— Ничего, — помолчав, ответил шериф.
— Ничего, — повторил дядя Гэвин. Где-то залаяла собачонка; потом на шелковицу, что росла на заднем дворе, прилетела совка и начала кричать жалобным дрожащим голосом, и, наверное, зашевелились все пушные зверьки — полевые мыши, опоссумы, кролики, лисицы, и безногие позвоночные тоже — они принялись бегать и ползать по темной земле, которая под звездами засушливого лета была именно темной, а отнюдь не мрачной и пустынной. — Это одна из причин, почему он его не запрятал.
— Одна? — переспросил шериф. — А вторая?
— Вторая причина и есть настоящая. Она никак не связана с деньгами; он, вероятно, не смог бы ей противостоять, даже если б захотел. Это его талант. Сейчас он скорее всего сожалеет не о том, что его поймали, а о том, что его поймали слишком рано, прежде чем было найдено тело, и он получил бы возможность опознать его как свое; прежде чем синьор Канова, исчезая за его спиной, успел помахать своим блестящим цилиндром, отвесить поклон бурно аплодирующим изумленным восторженным зрителям, повернуться, пройти еще шага два-три и затем окончательно исчезнуть за огнями рампы — уйти, скрыться навсегда. Подумайте, что он сделал: признался в убийстве, хотя мог, вероятно, спастись бегством; оправдался в нем после того, как был уже опять на свободе. Потом нарочно заставил нас с вами явиться к нему и, в сущности, стать его свидетелями и поручителями при завершении того самого акта, который, как он знал, мы пытались предотвратить. Что, кроме величайшего презрения к человечеству, мог породить такой талант, как у него? И чем успешнее он применял свой талант, тем больше возрастало это презрение. Вы же мне сами сказали, что он никогда в жизни ничего не боялся.
— Да, — подтвердил шериф. — Даже в Библии где-то говорится: «Познай самого себя».[46] Разве нет еще какой-нибудь книги, где бы говорилось: «Человек, страшись самого себя, своей дерзости, тщеславия и гордыни?» Вы должны знать, вы же ученый человек. Ведь вы мне сами сказали, что амулет на вашей часовой цепочке именно это самое значит. Так в какой же книге это говорится?
— Во всех, — ответил дядя Гэвин. — То есть, я хочу сказать, в хороших. Говорится по-разному. Но во всех хороших книгах это есть.{30}
СЕМЬ РАССКАЗОВ
ПОДЖИГАТЕЛЬ
В помещении, где заседал мировой судья, пахло сыром. Мальчик, скорчившийся на опрокинутом бочонке в уголке до отказа набитой комнаты, чувствовал, что пахнет сыром и еще чем-то; из своего угла он видел ряды полок, тесно уставленных солидными, приземистыми круглыми жестянками, ярлычки которых он читал скорее желудком, потому что буквы на них ничего не говорили его разуму, — другое дело красные черти или се ребристый изгиб рыбьих хвостов; все это — запах сыра и чудившийся его желудку запах герметически запаянного мяса — накатывалось волнами и ненадолго отвлекало его от другого постоянного запаха или ощущения — не то чтобы страха, а скорее отчаяния, горя, не в первый раз яростно бившегося в его крови. Он не видел стола, за которым сидел судъя и перед которым стояли отец и его враг.
— А какие у вас доказательства, мистер Гаррис?
— Да я вам уже говорил. Его боров забрался в мои посевы. Я поймал и отдал ему. А у него и забора нет. Я его предупредил. В другой раз я загнал борова к себе. Когда он пришел за боровом, я дал ему проволоки, чтобы он устроил загон. В следующий раз я сам отправился к нему. Приехал, а моя проволока даже не смотана с катушки, так и лежит на дворе. Я сказал ему, что он может получить своего борова, если заплатит доллар за потраву. Вечером пришел от него негр, отдал доллар и получил борова. Чужой негр. Он сказал: «Велено вам передать, что дерево и сено — они гореть могут». Я говорю: «Что такое?» — «Вот то самое и велено передать: дерево и сено — они гореть могут». И в ту же ночь у меня сгорел сарай; скот я успел вывести, а сарай сгорел.
— А где этот негр? Вы его поймали?
— Говорю вам: чужой негр. Не знаю, что с ним сталось.
— Ну, это еще не доказательство. Разве вы не понимаете?
— А вы допросите парня. Он знает.
Сначала мальчик думал, что речь идет о его старшем брате, но Гаррис сказал:
— Нет, не его. Того, младшего. Мальчишку.