Рассказы

«Те – конокрады. Видите? – совсем коней в России не осталось!»

«А вон те работать не хотят. Все на скрипках играют, книжки пишут. ребёнку ещё пяти нет, а его уже на скрипочку водят, с детства учат дурака валять!»

Национальность в России – как жена: её так же хочется сменить, когда она начинает тебе изменять. Ингерманландец хочет стать вепсом. Вепс – финном. Финн – гражданином Финляндии. А еврей – кем угодно, только не евреем.

– Ваша национальность?

– Нееврей.

Кстати, женитьба была всегда удобным способом изменить если не национальность, то хотя бы фамилию. Я знал одного еврея, который сказал своей русской невесте перед свадьбой:

– Ты возьмешь мою фамилию, чтобы она не пропала. А я возьму – твою, чтобы я не пропал.

Но еврею мало, что он русский. Он хочет стать русским в квадрате. Русский еврей всегда хочет сменить свою фамилию, даже если она русская. На какую? На другую русскую. Зачем? А вдруг спросят, какая у него фамилия была раньше!

Отличительная черта еврея – смотреть далеко вперёд. Еврей знает, что когда открывается какое-нибудь еврейское общество, это делается для того, чтобы антисемиты не гонялись за каждым евреем по отдельности, а могли накрыть всех сразу.

Поэтому еврей боится еврейских обществ в тысячу раз больше, чем антисемитских.

Впрочем смотреть вперёд – черта всякого россиянина. Россия всегда живёт будущим, потому что у нее нет настоящего, в отличие от Америки, которая живёт настоящим, потому что уже находится в будущем.

В Америке нет национальностей. Трудно представить себе негра, который числился бы белорусом. В Америке – все американцы. Как в Данни – все датчане. Дания – это европейская Калифорния. Если ты живешь в Дании и говоришь по-датски, ты – датчанин. Если ты не говоришь по-датски, ты не датчанин. Заметьте, не испанец, не кореец, а именно не датчанин.

Когда фашисты оккупировали датское королевство, они, чтобы выявить евреев, приказали всем евреям нашить желтые звезды. Первыми, кто нашил себе желтые звезды и вышел с ними на улицу, были король и королева. Они были настоящими датчанами.

Но я бы не сказал, что Дания уж очень от нас отличается. Ну, только по размерам. А так в принципе все одинаковое. Инопланетяне и дикари вряд ли бы заметили у нас отличия. Те же люди – голова, два уха. При встрече жмут друг другу руки. Тело прикрывают одеждой. Живут в домах, окна из стекла. Машины о четырех колесах. Чтобы поддерживать в организме жизнь, едят еду, пьют питье, вдыхают воздух. Размножаются способом деления – на мужчин и женщин. В конце жизни все-таки умирают.

Разница в нюансах.

Они говорят «Копенхавн», а мы говорим «Копенгаген».

У них за все платят, а у нас или переплачивают, или берут бесплатно.

У них большой выбор товаров, а у нас только один выбор: или ты берешь этот товар, или нет.

Мы удивляемся, как они живут, а они удивляются, как мы ещё живы.

Дания – иностранное государство, а Россия – странное.

* * *

Сколько лет нам внушали, что мы самые-самые! И мы действительно – самые-самые.

У нас самая лучшая техника: она опробована уже веками.

У нас самый читающий народ: нигде больше не воруют столько книг, газет и журналов.

Сколько лет нам внушали: это только у нас.

Только у нас так много магазинов: больше, чем товаров.

Только у нас – мало найти деньги, надо ещё найти то, на что их можно потратить.

Только в нищей стране могла родиться пословица: «Бедность – не порок».

Только в голодной стране могла родиться пословица: «Не хлебом единым жив человек».

Только в тоталитарной стране могла родиться пословица: «Умный в гору не пойдет».

Только в нашей стране говорят: «Там хорошо, где нас нет». Потому что там, где появляемся мы, сразу начинается пальба и развал экономики. Сравним Южную Корею и КНДР, ФРГ и ГДР, Тайвань и Китай, Южный Вьетнам и Северный, Финляндию и Карелию.

Только в нашей стране могла родиться пословица: «Что ни делается, все к лучшему». Потому что действительно – хуже у нас уже не будет. Хуже некуда.

Все надписи в Дании на датском, немецком и английском. Правда, одну надпись я видел на русском: «Из биде воду не пьют». Это тоже, наверно, наша пословица, хотя и родившаяся в чужой стране.

* * *

Только в чужой стране можно почувствовать, как любишь свою. Никто так не тоскует по своей родине, как эмигрант.

Того, о чем я пишу, я датчанам не говорил. Это я говорю своим. А им я сделал только один комплимент: «Копенгаген – лучший город в мире, – сказал я, – после Ленинграда».

Датчанам это понравилось. Вежливость не должна переходить в лесть.

Я не стал вдаваться в подробности. Не стал говорить, что Копенгагену отвожу четвертое место, а первые три – Ленинграду. Точней – Ленинграду, Петрограду и Петербургу.

И не только потому, что мой отец родился в Петербурге, мать – в Петрограде, а я – в Ленинграде.

Я не стал им говорить, как я люблю мою саамскую землю.

Немецкие шпили, итальянские колонны, русские купола, египетских сфинксов, – в центре.

И рыжие сосны, седые валуны, темные озера – вокруг.

И гранит вдоль рек наверху и вдоль тоннелей внизу.

Снег осенью.

И дождь зимой.

Город-сон.

Город-корабль.

Город, восставший из топи блат.

Блатной город.