Рассказы

Никто не обратил на это внимания, никому не было до этого дела. Художник знай себе рисовал, Лиз танцевала, все продолжали те свои дела, за которыми я их застал, войдя, как будто ничего не произошло.

Взмокший, тяжело дыша, я швырнул копье на пол.

Женщина со стоянки все еще стояла рядом со мной и указывала на письменный стол у дальней стены, едва видимый в полумраке.

— В комнате ты можешь написать свой рассказ, — произнесла она.

Я выбежал вон. У меня ломило руки и грудь, легким не хватало воздуха, чтобы уберечь меня от обморока, однако я умудрился добежать до лифтовой площадки, ввалился в первый открывшийся лифт, выпал из холла на улицу. Там, согнувшись пополам и уперев руки в колени, я стал глубоко дышать, чтобы успокоиться. Я отказывался думать о происшедшем, о содеянном мною. Отдышавшись, я со всех ног помчался к повороту, потом по боковой улице к своей машине.

Доехав до округа Оранж, я покатил прямиком к своей сестре Кларе, надеясь, что у нее выходной, что она дома. Так и оказалось. По пути я кое-как пришел в себя, кондиционер в машине высушил мой пот, но я все еще не мог понять, что к чему, в голове царил хаос, и Клара почувствовала, что я не в себе.

— В чем дело? — тут же спросила она. — Что случилось?

— Отец! — выпалил я. — Я только что видел отца!

— Ты его видел? — Клара схватила меня за плечи. — Где? Как он выглядел? Ты спросил его, почему он пропал? Почему ни разу не звонил, даже открытки не прислал?

Я не знал, что ей ответить, не знал, что сказать.

— Ты говорил с ним? Что он делал?

Я глубоко вздохнул.

— В комнате, — сказал я, — он исполнял свой танец.

Ⓒ In the Room by Bentley Little, 2014

Ⓒ Аркадий Кабалкин, перевод, 2015

Картина по номерам

Набор картин по номерам Рик нашел, убираясь в гараже после смерти матери. Коробка, зажатая между двумя настольными играми — «Парчизи» и «Монополия» — была почти расплющена, правый клапан оторван, и из нее Рик достал единственный прямоугольник бальсового дерева размером чуть больше листа машинописной бумаги. На дереве были напечатаны волнистые черные линии, которые разделяли доску на фрагменты, каждый из которых был пронумерован. Хотя три участка верхнего правого угла были раскрашены, и различные оттенки синего изображали, кажется, облачное небо, из-за беспорядочного нагромождения очерченных контуров определить, что именно должна изображать законченная картина, было невозможно.

На коробке не было ничего указывающего на то, что должна изображать готовая картина — ни слов, ни рисунка, лишь белые буквы на оранжевом фоне, описывающие радость раскрашивания по номерам.

Определив по весу, что внутри осталось что-то еще, Рик повернул коробку открытой стороной вниз и вытряхнул засохшую кисть и несколько маленьких, не больше стопки из шести четвертаков, пластиковых контейнеров для краски: круглых баночек, соединенных между собой маленькими язычками.

Сложив все обратно, Рик задумался: стоит ли добавить коробку в стопку пожертвований. Она принадлежала матери. Это его мама начала раскрашивать, и Рик поймал себя на том, что размышляет — когда и почему. Он не помнил, чтобы мать когда-либо проявляла интерес к искусству: это объясняло то, почему она забросила эту попытку; но сам факт того, что мама вообще купила набор и пыталась рисовать, даже если продвинулась недалеко, означал, что в какой-то момент ей это нравилось. Каким-то образом это делало коробку более личной и сокровенной, чем прочие вещи в гараже, и после кратких размышлений Рик решил оставить набор.

Он продолжил разбирать содержимое гаража и о коробке больше не вспоминал, пока часом позже не стал загружать машину. Все пожертвования Рик распихал в три здоровенных мешка, которые затолкал в багажник, намереваясь оставить их в «Гудвилле»[72] по дороге домой. Когда он упаковывал вещи, которые решил оставить себе, плоская оранжевая коробка опять привлекла его внимание. Снова заинтересовавшись набором для рисования, Рик убрал его от остальных вещей и положил не на пол сзади, а на пассажирское сиденье рядом с собой.

Вернувшись домой, он открыл коробку и, разложив ее содержимое на кухонном столе, стал рассматривать тот маленький кусочек голубого градиента, что нарисовала мать. Рику пришло в голову, что он мог бы закончить картину, и мысль о подобном сотрудничестве с мамой подарила ему теплое успокаивающее чувство. Он даже может вставить картину в рамку, когда закончит.

Рик осмотрел доску и ряд пластиковых контейнеров для краски. Там было лишь восемь цветов, хотя на доске было шестнадцать цифр. Отсутствовал целый спектр красок. Красные, оранжевые и желтые, по заключению Рика.

А те, что остались, вообще пригодны?

Они были такими старыми, что, вероятно, высохли и стали твердыми, как камень. Рик открыл крышку одной из красок, макнул в нее палец и с удивлением обнаружил, что она все еще влажная и липкая. Остальные тоже были в хорошем состоянии.

Ему просто нужно найти другие краски, которые соответствовали бы номерам. Это означало — найти еще один такой набор.