Читаем Рассказы полностью

Чем больше смотрела на Дэвида пожилая чета, тем больший интерес возбуждал в них этот незнакомый юноша, нашедший себе приют у самой дороги в укромной тени кленов, пышные ветви которых свисали над ним, словно тяжелые узорчатые занавеси. Заметив, что заблудившийся солнечный луч упал на лицо молодого человека, старая дама осторожно отогнула ветку, желая заслонить его. И это маленькое проявление заботы пробудило в ее душе материнскую нежность.

— Можно подумать, что само провидение привело сюда этого юношу, прошептала она мужу, — чтобы мы нашли его именно сейчас, когда убедились, что сын двоюродного брата так обманул наши надежды. Мне кажется, он похож на нашего покойного Генри. Не разбудить ли его?

— Зачем? — неуверенно спросил муж. — Ведь мы совсем ничего о нем не знаем.

— Но у него такое открытое лицо, — горячо, хотя по-прежнему шепотом, продолжала жена, — и такой невинный сон.

Во время этого тихого разговора сердце спящего не забилось сильней, дыхание не участилось, на лице не промелькнуло и тени интереса. А между тем в этот миг сама судьба склонилась над ним, готовая уронить ему в руки богатый дар. Старый торговец потерял единственного сына и не имел наследника, если не считать дальнего родственника, поведение которого он не одобрял. При таких обстоятельствах иной человек способен порой и на более странные поступки, чем, преобразившись в доброго волшебника, пробудить юношу, заснувшего бедняком, для блеска и богатства.

— Давай разбудим его, — настойчиво повторила леди.

— Коляска готова! — прозвучал позади них голос слуги.

Старики вздрогнули, покраснели и заспешили прочь, удивляясь в душе, как это им могла прийти в голову такая нелепая мысль. В экипаже торговец откинулся на спинку сиденья и принялся размышлять о великолепном приюте, который он выстроит для разорившихся негоциантов. А Дэвид Суон в это время продолжал спокойно спать.

Экипаж не отъехал и двух-трех миль, как на дороге появилась хорошенькая молодая девушка, которая шла, словно приплясывая, и казалось, что с каждым шагом ее сердце весело подпрыгивает в груди. Вероятно, из-за этой-то резвости у нее — почему бы нам не сказать об этом? — развязалась подвязка. Почувствовав, что шелковая лента (если то действительно был шелк) вот-вот соскользнет, она свернула под прикрытие кленов, и взору ее представился юноша, спящий у ручья. Зардевшись, словно роза, от того, что она вторглась в спальню к мужчине, да еще по такому поводу, она повернулась на цыпочках, готовая убежать. Но спящему грозила опасность. Над его головой вилась огромная пчела. Вз-вз-вз… — жужжала она, то мелькая среди листвы, то вспыхивая в солнечном луче, то вдруг исчезая в густой тени, пока наконец не собралась устроиться на веке Давида Суона. А ведь укус пчелы иногда бывает смертельным. Девушка, великодушие которой не уступало непосредственности, замахнулась на злодейку платком, крепко стегнула ее и прогнала прочь из-под сени кленов. Как восхитительна была эта сценка! Совершив такой храбрый поступок, девушка с разгоревшимся лицом и бьющимся сердцем украдкой бросила взгляд на незнакомого юношу, за которого только что сражалась с летающим чудовищем.

«Какой красивый!» — подумала она и зарумянилась еще сильней.

Как могло случиться, что в этот миг душа Дэвида не затрепетала от блаженства, что, потрясенный сладостным предчувствием, он не сбросил с себя пелены сна и не увидел девушку, пришедшую на смену его грезам? Почему лицо его хотя бы не озарилось радостной улыбкой? Ведь она стояла рядом с ним — та девушка, чья душа, по прекрасному представлению древних, была разлучена с его душой, та, по которой, сам того не сознавая, он страстно тосковал. Ее одну мог он полюбить настоящей любовью, и только ему могла она отдать свое сердце. Вот ее отражение неясно розовеет в струях ручья рядом с ним; исчезни оно — и отблеск счастья никогда больше не озарит его жизнь.

— Как крепко он спит! — прошептала девушка.

И она ушла, но поступь ее уже не была так легка, как прежде.

Надо вам сказать, что отец этой девушки — богатый торговец — жил поблизости и как раз в это время подыскивал себе в помощники такого молодого человека, как Дэвид Суон. Случись Дэвиду познакомиться с его дочкой, он мог бы стать конторщиком у ее отца, а там, глядишь, и еще более близким человеком. Так и на этот раз счастье — самое чистое, которое может выпасть человеку! — проскользнуло совсем близко от него и даже задело его краешком плаща, а он и не подозревал об этом.

Едва девушка скрылась из виду, в тень кленов свернули двое прохожих. Оба смотрели угрюмо, и лица их казались еще более мрачными из-за суконных шапок, косо надвинутых на лоб. Платье на них истрепалось, но еще хранило следы щегольства. Это были головорезы, промышлявшие чем дьявол пошлет и решившие в перерыве между своими грязными делами здесь, в тени кленов, разыграть в карты доходы от будущего злодеяния. Однако, увидев у ручья спящего Дэвида, один из них прошептал другому:

— Т-с-с… видишь у него под головой узел?

Второй негодяй, кивнув, криво усмехнулся и подмигнул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза