Рассказы

Он поспешил вниз и спустя мгновение смотрел уже в ясные и любящие глаза Беатриче. Еще минуту назад его гнев и отчаяние были так велики, что, казалось, он не желал ничего другого, кроме возможности умертвить ее одним своим взглядом. Но в ее присутствии он поддавался влияниям слишком сильным, чтобы от них можно было отделаться в одно мгновение. Это были воспоминания о ее нежности и доброте, которые наполняли его душу каким-то неземным покоем; воспоминания о святых и страстных порывах ее чувства, когда чистый родник любви забил из глубин ее сердца, воочию являя умственному взору Джованни всю свою хрустальную прозрачность, — воспоминания, которые, умей он их только ценить, показали бы ему, что все уродливые проявления тайны, окутывавшей девушку, были химерами и какая бы завеса зла ни окружала ее, Беатриче оставалась ангелом. И все же, хотя и неспособный на такую возвышенную веру, он невольно подчинялся магическому влиянию ее присутствия.

Бешенство Джованни утихло и уступило место глухому бесчувствию. Беатриче со свойственной ей душевной чуткостью сразу поняла, что их разделяет мрачная, непроходимая бездна. Они долго бродили по саду, грустные, молчаливые, и наконец подошли к фонтану, посреди которого рос великолепный куст с пурпурными цветами. Джованни испугался той чувственной радости и даже жадности, с какой он начал вдыхать его пряный аромат.

— Беатриче, — резко спросил он, — откуда появилось это растение?

— Его создал мой отец, — спокойно ответила она.

— Создал! Создал! — повторил Джованни. — Что ты хочешь этим сказать, Беатриче?

— Моему отцу известны многие тайны природы, — отвечала девушка. — В тот час, когда я появилась на свет, из земли родилось и это растение, произведение его искусства, дитя его ума, в то время как я — лишь его земное дитя. Не приближайся к нему! — воскликнула она с ужасом, заметив, что Джованни сделал движение к кусту. — Оно обладает свойствами, о которых ты даже не подозреваешь! Я же, дорогой Джованни, росла и расцветала вместе с ним и была вскормлена его дыханием. Это была моя сестра, и я любила ее как человека, ибо — неужели ты не заметил этого? — надо мной тяготеет рок!

Тут Джованни бросил на нее такой мрачный взгляд, что Беатриче, задрожав, умолкла. Но, веря в его нежность, она покраснела от того, что на мгновение позволила себе усомниться в нем, и продолжала:

— Моя участь — результат роковой любви моего отца к науке. Она отделила меня от общества мне подобных. До той поры, пока небо не послало мне тебя, любимый, о, как одинока была твоя Беатриче!

— Такой ли ужасной была эта участь? — спросил Джованни, устремив на нее пристальный взгляд.

— Только недавно я поняла, какой ужасной она была, — ответила она с нежностью. — До сей поры сердце мое было в оцепенении и потому спокойно.

Долго сдерживаемая ярость прорвалась сквозь мрачное молчание Джованни, подобно молнии, сверкнувшей на покрытом тучами небе.

— Проклятая богом, — вскричал он с ядовитым презрением, — найдя свое одиночество тягостным, ты отторгла меня от жизни и вовлекла в свой адский круг?

— Джованни… — только и смогла вымолвить Беатриче, устремив на него взгляд своих больших и ясных глаз. Она еще не осознала всего значения его слов, но тон, которым он произнес их, как громом поразил ее.

— Да, да, ядовитая гадина! — продолжал он вне себя от гнева. — Ты добилась своего и заклеймила меня проклятием. Ты влила яд в мои жилы, отравила мне кровь и сделала из меня такое же ненавистное, уродливое и смертоносное существо, как ты сама, отвратительное чудовище! А теперь, если наше дыхание одинаково смертельно для нас, как и для всех других, — соединим наши уста в поцелуе ненависти и умрем.

— Что со мной? — со стоном прошептала Беатриче. — Святая мадонна, сжалься над моим разбитым сердцем!

— И ты еще молишься? — продолжал Джованни все с тем же дьявольским презрением. — Разве молитвы, срывающиеся с твоих уст, не отравляют воздух дыханием смерти? Что ж, хорошо, помолимся, пойдем в храм и опустим свои пальцы в чашу со святой водой у входа! Те, кто придет после нас, падут мертвыми, как от чумы. Мы можем еще осенить воздух крестным знамением изображая рукой своей священный символ, мы посеем вокруг себя смерть!

— Джованни, — ровным голосом произнесла Беатриче, скорбь которой приглушила ее гнев. — Зачем соединяешь ты меня и себя в этих ужасных проклятиях? Ты прав, я чудовище, но ты? Что тебя держит здесь, почему, содрогнувшись от ужаса при мысли о моей судьбе, не оставляешь ты этот сад, чтобы смешаться с себе подобными и навсегда забыть, что по земле ползает такое чудовище, как бедная Беатриче?

— И ты еще притворяешься, что ничего не знаешь? — грозно спросил Джованни. — Взгляни — вот какой силой наградила меня чистая дочь Рапачини!

Рой мошек носился в воздухе в поисках пищи, обещанной им ароматом цветов рокового сада. Они вились и вокруг головы Джованни, по-видимому привлеченные тем же ароматом, какой влек их к кустам. Он дохнул на них и горько улыбнулся Беатриче, увидев, что по меньшей мере дюжина маленьких насекомых мертвыми упала на землю.