Рассказы

Когда Мирали волнуется, она не хочет, чтобы ей перечили. И видит бог, я бы не рискнул попробовать. Мирали — это сто фунтов взрывчатки с двухсекундным запалом. Я лишь пожал плечами. Парень, на моих глазах прошаркавший в закусочную «Кентукки Фрайд Чикен», был одет в потертый коричневый плащ и ковбойскую шляпу, которая до того запаршивела, что приобрела блевотно-зеленый оттенок. Весил толстяк, наверное, что-то около трехсот фунтов; воротник его плаща был поднят, и не позволял рассмотреть даже профиль лица. Насколько я мог судить, это был просто большой жирный чувак из Юстаса, которому в десять часов вечера пятницы приспичило купить ведерко жареной курицы.

— Пойду посмотрю, — сказала вдруг Мирали. Она открыла дверцу, выбралась из-за рулевого колеса «Шеви» и ступила под дождь. — Держи долбаную пушку наготове, — велела она мне и — я не успел сказать «да» или «нет» — зашагала через парковку.

Я проследил, как она скрылась внутри. Снова поднял пистолет — небольшой короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра с шестью патронами в барабане. Меня била легкая дрожь: ночь была холодной для середины октября. Я не сводил глаз с входной двери ресторанчика; мои пальцы бегали по костяной рукояти револьвера. Я был до чертиков испуган, однако от решения своего отказаться не мог. Если этим дождливым вечером пятницы Король, гонимый страстным желанием, приволокется-таки за жареным цыпленком, я его пришью.

Мы не бросили выступать в «Пивнухе». Каждую пятницу и субботу мы собирали толпы народу, и мистер Риггстон внезапно сделался моим лучшим другом. А затем Мирали взялась за чтение одной книжульки в мягкой обложке, которую откопала на гаражной распродаже, и начала бродить по дому с остекленевшим взглядом. Когда Мирали размышляет, она ходит с места на место. Всю ночь напролет она резала круги по дому, словно кошка, что слышит мышь, но не может отыскать норку. Я взглянул на обложку книги. Та называлась «Семь моих сущностей». Ее написала какая-то женщина, изображенная на фотографии в длинном белом одеянии, пристально взиравшей в большой хрустальный шар, который держала в ладонях.

Мирали прекратила метаться. Однажды утром она посмотрела на меня и тихонько спросила:

— Дуэйн? Ты когда-нибудь слыхал о ченнелинге?

В общем, она сказала, что некоторые люди — и женщина в белой хламиде была одной из них — умели призывать души умерших и заставляли те говорить. Да-с-сэр, именно так! Эти люди, так называемые ченнелеры, позволяли духам вселяться в себя, в результате чего покойники могли общаться через них с живыми.

— Это самая безумная вещь, какую мне доводилось слышать в своей… — Я не договорил, потому что на лице Мирали появилось выражение, означавшее: молчание — золото.

— Безумие или нет, — сказала Мирали, — но на этом можно подзаработать.

Я, словно охотничий пес, навострил уши.

Дорога к богатству вымощена лохами, и это чистая правда. Я стал еще дотошнее, чем раньше, изучать записи с Элвисом, пока не усвоил каждое подергивание и каждую ухмылочку. Я прочитал книгу, написанную женщиной в белой накидке, и хотя до меня далеко не все дошло, я усвоил достаточно, чтобы в разговоре сойти за сведущего человека. Главным образом я прорабатывал акцент Элвиса, поскольку Мирали сказала: это по-настоящему важно — звучать как Элвис. Затем, когда она решила, что я готов, она подала объявления в газеты Литл-Рока, Мемфиса, Ноксвилла, Бирмингема и Атланты. Мы стали ждать.

Не прошло и двух дней, как поступил первый звонок — звонила женщина из Теннеси. Она хотела знать, изменяет ли ей муж, а поскольку в объявлениях говорилось, что Элвис, подобно Богу, знает про все на свете, она поняла, что его-то и нужно спросить. Она появилась у нас дома во вторник после полудня — маленькая, похожая на пожарный гидрант женщина с белой прической-ульем, — и я снова испугался, как в свой первый вечер на сцене. Однако я разыграл перед ней придуманное Мирали представление, и все прошло как по маслу. Понимаете, я не изображал из себя Элвиса. Я делал вид, что в меня вселилась его душа и что я транслирую его прямо в гостиную. Естественно, я облачился в костюм Элвиса и нанес грим. О, это было потрясающее шоу: я падал на одно колено, кружил по комнате и бесновался, как ураган. Затем взял женщину за руки и произнес голосом Короля:

— Дорогая.

Казалось, она сейчас грохнется в обморок.

— Дорогая, — сказал я, — твой мужчина — хороший человек. Он знает, что лучше ему не изменять тебе, потому что ты сразу же бросишь его задницу и найдешь себе молодого жеребца. Правда ведь?

— Черт, уверена, что так оно и было бы, Элвис! — ответила она, задыхаясь.

— Ему нужно держаться за тебя изо всех сил, — сказал я, — а тебе — за него. Ты будешь для него хорошей женой, и он не станет ходить налево. Вот что хотел сказать тебе Король, дорогая. И еще одно: ты была моей самой преданной поклонницей, и я глубоко признателен тебе за эту любовь.