Смотри ты, как они все растерялись. Каждый забеспокоился. Страшно им влипнуть в эту историю. Узнай они что-нибудь, не замарать рук ни за что не удастся. Зажмут себе уши — руки, которыми зажмут, и те услышат вопли этого человека, который будет молить о помощи. А зажать уши — значит стать соучастником преступления… и сразу же выходит, что ты в сговоре с преступником.
— Хм, а я вот что думаю, — сказал полицейский медленно, без всякого выражения, потирая при этом нос. — Нужно каким-то способом срочно оповестить всю деревню… Поскольку дезертир подходит к деревне, нужно как следует запереть двери и не покидать домов… Как во время воздушной тревоги, света не зажигать, а если он окликнет снаружи, не отвечать… Если заговорить, он это сразу же использует… К примеру, начнет с того, что попросит попить… Но это только зацепка: дадите попить — попросит еды… дадите еды — потребует одежду, чтобы переодеться… за одеждой последуют деньги… дадите денег — еще чего-нибудь запросит. Пожалеешь человека, поможешь ему, а самому плохо придется: раз ты его увидел, он на что угодно пойдет…
Все трое, ожидая, что еще скажет полицейский, затаили дыхание. Но он не собирался, кажется, продолжать, и староста спросил:
— Хорошо бы, жандармы прибыли…
Настоятель, поднимаясь, сказал грустно:
— Мой сын далеко…
Староста стал поспешно звонить в пожарную команду, его помощник тоже встал со своего места вслед за настоятелем:
— Всем собраться побыстрей на площади… Ясно?..
Не прошло и часа, как деревня знала о случившемся. Во всех домах, точно прошло сообщение о надвигающемся тайфуне, были прикрыты ставни, поломанные укрепили с помощью досок. Потом рассказывали, что некоторые, перед тем как лечь спать, положили у изголовья бамбуковое копье и топор. К десяти часам все дома, за исключением полицейского участка, погрузились во тьму. Животный страх охватил деревню.
Несмотря на тревогу, деревня, в конце концов, заснула. И лишь один полицейский, словно ожидая чего-то, не ложился и чутко прислушивался к звукам, доносившимся снаружи. Запершиеся в домах жители деревни даже не догадывались об этом.
На следующее утро, только-только забрезжил рассвет, со стороны южной горы, то замирая, то вновь усиливаясь, послышался долгий, пронзительный гудок паровоза. Тучи висели низко, и жалобный вопль гудка нещадно хлестал деревню, разбудив всех ее жителей. Некоторые догадались, что означают эти гудки, и тут же выскочили из дому и открыли ставни.
Полицейский, с красными от недосыпа глазами, подошел к окну, выходившему на юг, и долго смотрел на гору. Он ясно видел темные полоски, переваливающие через гору. Гудок умолк, и вскоре пришли помощник старосты и двое мужчин с лыжами.
— Кто-то опять бросился под поезд, уж не вчерашний ли непатриот?.. Хотим посмотреть, вы не пойдете с нами?
— Нет, я останусь здесь. Могут из города позвонить…
Трое на лыжах увидели, наконец, темные полоски, переваливающие через гору, понимающе закивали головами и пошли в ту сторону, куда они вели. Полицейский отошел от окна и опустился на колени у печки.
Когда помощник старосты вернулся, полицейский все еще дремал в той же позе. Помощник старосты молча ждал, пока тот проснется. Нет, он никогда не проснется, отчаялся помощник старосты и решил было уйти, но полицейский вдруг открыл глаза и спросил шепотом:
— Ну как… видели?
— Ага, видели.
— Ну и дела…
— Вы, значит, знали?
— Да, знал…
— Вы его сами и отправили?
— Да-а… нет, я… Господин помощник старосты… мне очень стыдно… Зря он сделал это так близко от нашей деревни… назло мне, не иначе… Сначала я и не подумал, что это мой сын… Вы уж никому из деревенских не говорите, ладно?
— Но ведь двое, которые были со мной, тоже знают…
— Да… верно… Я с себя ответственности не снимаю, так что…
— Двое, которые были со мной, тоже знают…
— Не надо болтать…
— Умер он достойно. Винтовку положил в сторонке, аккуратно прикрыл ветками.
— Да-а…
— Надо бы уничтожить следы под окнами.
— Не надо болтать…
Через десять дней полицейский, волоча тележку с поклажей, покинул деревню.
Посланец
Тридцать два посланца
Прибыли с секретной миссией,
Но убедить никого не смогли,
И их погнали, издеваясь,
На кладбище холода и безумия.
В комнате отдыха, где плавал слабый запах уборной, сонно посапывал Дзюмпэй Нара, ожидая начала своей лекции, утопив нижнюю часть тела в диване с продавленными пружинами и выпрямив верхнюю. На самом же деле он не спал. Поза его говорила об усилиях, продиктованных современным рационализмом, использовать любую свободную минуту для отдыха. Но в глубине души он бушевал и, стиснув зубы, с трудом сдерживал гнев.