Рассказы

Наконец мать удалилась, а через пару минут и мы вслед за ней. Мы вернулись в главный зал, где вновь некоторое время помаячили, танцуя и беседуя, — готовя таким образом свое благополучное отбытие. Человек сорок человек увидят, как мы спокойно уходим. Кому взбредет в голову заподозрить нас в воровстве?

Я уже стал со всеми прощаться, как вдруг тяжелая рука легла мне на плечо и знакомый голос произнес:

— Постойте, вас хотят видеть.

Обернувшись, я увидел своего старшего брата Джокко, футболиста, громадного и плотного, как и прежде, одетого Тарзаном. Я высвободился и сделал шаг в сторону двери, но тут увидел, что он улыбается во весь рот. Он не догадался, кто я, — я ему был нужен для чего-то другого.

— Что случилось? — спросил я.

— Пойдемте, — сказал он по-детски восторженно и таинственно, — там увидите.

Я двинулся за ним, каждую секунду готовый к бегству. Мы подошли к эстраде, где толклись недоуменно несколько Чертей, Дорис и — поодаль, у микрофона, — моя мать.

Джокко подтолкнул меня к прочим Чертям, и мать объявила во всеуслышание:

— Внимание, начинаем вручать призы!

Призы?

Когда публика затихла, мать продолжила:

— Вместо того чтобы вручить обычный приз за лучший костюм, мы решили, что будет интереснее вручить два приза — за самый оригинальный и за самый банальный костюм!

О Боже!

Я старался не смотреть на Дорис, поскольку и так знал, что она сейчас самодовольно и победно улыбается под своим зеркальцем. Совершенно ясно, что ее привели сюда, чтобы наградить за самый оригинальный костюм, — и радости по этому поводу хватит на ближайшую неделю.

Но это было не все. А мы, восемь Чертей, не затем ли здесь, чтобы вместе — и справедливо, надо признать — получить призы за самый неоригинальный костюм? Мне и за месяц не загладить свой промах.

Мои предчувствия оправдались. Мать объявила, что приз за самый необычный костюм присужден юной леди, изображавшей всех остальных! Дорис шагнула на эстраду, изящно раскланялась и приняла свой приз — маленькие часики-брошь.

Ей зааплодировали. Тяжелое предчувствие закралось в мое сердце, но я постарался прогнать его. В конце концов, они лишь добавили нам трофеев, только и всего.

Наступил наш черед — восьми дьяволов в алых костюмах, — и мы, покорно столпившись на эстраде, получили свои призы: пустые браслетки для монограмм.

Я, конечно, чувствовал себя круглым дураком, стоя над толпой, чествовавшей меня за отсутствие оригинальности, и видя, как Дорис довольно посмеивалась, но минутой спустя ощутил себя в гораздо более идиотском положении, так как толпа стала скандировать:

— Разоблачить! Разоблачить!

Да, пробраться к дверям я не успел, но хоть Дорис удалось ускользнуть в суматохе, и, насколько я ее знаю, она уже должна строить планы, как вызволить меня отсюда. Не могу себе представить, как именно это будет, но одно знаю наверняка.

Это будет нечто оригинальное.

Перевод: П. Рубцов

Аллергия

Первые признаки аллергии Альберт почувствовал в понедельник, на который приходился Почтовый день, но его это не слишком обеспокоило. Он знал по опыту — аллергия возникала и пропадала в межсезонье; ничего особенно серьезного — не требовалось даже вызывать семейного доктора; откуда же ему было догадаться, что на этот раз аллергический насморк значил больше, чем просто наступление весны? Думать так причин не было…

Так вот. Был понедельник как понедельник — Почтовый день, как установилось уже на протяжении года. Насморк не насморк, а Альберту предстояло, как всегда, тянуть свою привычную почтовую лямку. Итак, за пять минут до полудня он вынул обычный белый служебный конверт из верхнего левого ящика стола и, вставив его в машинку, стал печатать свой собственный адрес:

«Альберту Уайту

До востребования

Монквойс, Нью-Йорк».

Затем, оглядевшись и убедившись, что мистера Клемента поблизости нет, в верхнем левом углу поместил следующий обратный адрес:

«По истечении пяти дней возвратить по адресу:

Бобу Харрингтону

„Геральд стейтсмен“

Монквойс, Нью-Йорк».

После этого, вытащив конверт из машинки, Альберт приклеил на него пятицентовую марку, которую достал из среднего ящика, и засунул пустой конверт во внутренний карман. (Ему доставляло маленькое тайное удовольствие, что мистер Клемент, сам того не зная, обеспечивал его марками для его дел.) Печатание двух адресов на конверте заняло пять минут, и, приведя за считанные секунды стол в порядок, ровно в полдень Альберт мог подняться, свернуть направо, подойти к дверям и отправиться на обед, притворив за собой дверь с надписью:

«Джейсон Клемент, адвокат».

Как и всегда по понедельникам в это время, он первым делом зашел на почту, где получил увесистый белый конверт в секции до востребования. «Вот, пожалуйста, мистер Уайт! — как всегда, воскликнул Почтальон Том. — Вот ваши сплетни за неделю!»