И что? Шантажировать Марго? Мне? Соперничать с ней в той дуэли двух дьявольских умов, которой явится этот шантаж? Она заполучит признание — и через полгода я в могиле.
Что же тогда? Отказ? Смогу ли я стать первым человеком, сумевшим отказать ей в ее притязаниях?
Марго смотрела на меня.
— Ну? — спросила она.
Прошло двадцать минут. Я ждал, пока ты придешь домой, Чарльз, и вот ты здесь, и я все тебе рассказал. Прости, что тебе пришлось выслушать все это под дулом пистолета, просто я сомневался, что ты согласишься со мной разговаривать.
Вероятно, осознав себя рогоносцем, ты меня ненавидишь — не важно. Рога, которые я повесил тебе на лоб, ничто по сравнению с проблемами куда более весомыми на данный момент.
Признание Марго вон в том конверте, на столе возле тебя. Я подожду, пока ты прочтешь и удостоверишься в правдивости моего рассказа.
Собираюсь ли я исполнить требование Марго? Намереваюсь ли убить тебя?
Ладно. Я подумал вначале об альтернативном решении — сложном и вместе с тем удовлетворительном. Взгляни еще раз на это признание, Чарльз, и ты увидишь, что его некоторым образом можно интерпретировать как записку самоубийцы. Следишь за моей мыслью?
Ну да. Я бью Марго по голове чем-то тяжелым — ну вот, скажем, рукояткой этого пистолета — и дожидаюсь, когда ты вернешься домой. Затем стреляю в тебя — ведь если Марго покончила с собой из-за раскаяния после твоего убийства, значит, тебя надо убить, — потом выбрасываю Марго в окно, спешу в Центральный парк, чтобы выкинуть пистолет, и наконец навсегда избавляюсь от вас всех.
В кабинете, где она сидела за столом, я занес пистолет…
И не смог этого сделать.
Нет. Я не столь кровожаден. Марго, морализируя, забыла одно: трусость — гораздо сильнее, чем совесть. И если я не мог убить ее, которую боялся и ненавидел, еще менее вероятно, что я могу убить тебя.
Нет, Чарльз, ты умрешь не от моей руки. Но Марго может найти другого — если ты сам не перейдешь в наступление.
Вот мое решение: как Марго натравила меня на тебя, я теперь натравлю тебя на нее. Ты, мне думается, посильнее меня и быстрее добьешься успеха. А если нет. Марго чудненько справится с тобой сама. Так что самым искренним образом желаю удачи.
А сейчас, прости, мне надо бежать.
Такой вот день…
Гарри вернулся в гостиницу, когда я уже застегивал клапан кобуры под левой рукой.
— Брось это, Ральф, — сказал он.
— Бросить? — переспросил я. — Как это — бросить?
Он снял пальто и швырнул его на кровать.
— Банк закрыт.
— Не может быть, — ответил я. — Ведь нынче вторник.
— Еще как может, — сообщил Гарри, потом достал из кобуры свой пистолет и отправил следом за пальто на кровать. — Очень даже может. Все может быть закрыто, поскольку сегодня — день Гриффина.
— День чего?
— Гриффина, — втолковал мне он, стянул кобуру с портупеей и тоже швырнул на кровать. — День Кенни Гриффина.
— Ладно, сдаюсь, — сказал я. — Что такое «кенни гриффин»?
— Это астронавт, — ответил Гарри, расстегнув ворот сорочки, и плюхнулся на кровать сам. — Он родился и вырос в этом городишке. Сегодня он сюда возвращается, и горожане устраивают в его честь торжественное шествие.
— Перед банком?
— Какая разница? — Гарри вытащил из-под себя пистолет, поправил подушку и закрыл глаза. — Банк все равно не работает.
Я склонил голову набок и услышал далекие звуки оркестра.
— Очень мило с их стороны.
— Они хотят вручить ему ключи от города, — добавил Гарри.
— Очень мило.
— Речи, детишки с цветами и все такое.
— Это так мило, что меня просто мутит.
— Но он побывал на луне, — подчеркнул Гарри.
— Вот и сидел бы там! — рявкнул я.
— Завтра все сделаем.
— Знаю, — ответил я. — Но все равно досадно.
Происходящее раздражало меня куда больше, чем Гарри, потому что план операции составлял именно я. А я ненавижу, когда что-то срывается, или план приходится менять, пусть и самую малость. Например, наметить работу на вторник, а делать её в среду. Совсем маленькое изменение, не имеющее, в общем-то, никакого значения, но нам придется проторчать в этой дыре лишний день, а значит, возрастает опасность быть опознанными в будущем. Придется менять авиабилеты, и какой-нибудь догадливый служащий может об этом вспомнить. В гостинице в Майами мы появимся днем позже. Возможно, в этом нет ничего страшного, но ведь одной маленькой пробоины иногда достаточно, чтобы пустить ко дну могучий крейсер. Помнится, в детстве я видел это изречение на плакате, и оно произвело на меня неизгладимое впечатление.
По натуре я — организатор. Этот банк и этот городишко я «вычислял» целых три недели, ещё до того, как родился сам план. Потом — ещё пять дней после разработки плана. Я выбрал верный способ ограбления, верное время, верный маршрут отхода. Все было верно. Единственное, чего я не учел, — это астронавт, выросший здесь и решивший посетить родные места именно в МОЙ день. Я потом ещё сказал Гарри: «Он что, не мог просто позвонить?»
Короче, дело мы провернули в среду. Ровно в 2.54 мы вошли в банк, натянули лыжные маски и объявили: «Ограбление. Всем оставаться на местах!»