Рассказы

Эстебан стоял рядом со мной в темной воде и методично излагал все, что о нас думает.

— Очевидно, это ее друзья, — неуклюже пытаюсь объяснить я. — И, похоже, ей захотелось уехать отсюда вместе с ними.

Не проронив больше ни слова, Эстебан дотащил меня до самолета. Пилот-майя лучше моего был готов к неожиданностям здешних краев, да и здоровьем крепче. Его состояние уже заметно улучшилось. Когда мы добираемся до цели, я замечаю, что гамак успели перевесить.

Ночи той я почти не помню. Знаю только, что переменился ветер. На следующее утро в половине восьмого мы услыхали рев моторов «Сессны», среди безоблачного неба. Покружившись, самолет сел на песчаную полосу.

К полудню мы вернулись в Косумель. Эстебан получил свое жалование и молча отправился вести битву за получение страховки.

Я оставил вещи миссис и мисс Парсонс агенту Карибской компании, который не проявил ни малейшего беспокойства. Потом отправил телеграмму миссис Присцилле Хейес Смит, в Бетесду. Записался на прием к врачу и в три часа дня уже сидел на террасе Кабаны с перебинтованной ногой, пил двойной коктейль, пытаясь убедить себя в подлинности всего происшедшего.

В телеграмме говорилось: «У меня и Альтеи появилась необыкновенная возможность попутешествовать. Уезжаем на несколько лет. Пожалуйста, позаботься о наших делах. С любовью, Рут».

Как нетрудно догадаться, она написала это еще днем.

Я заказал себе второй коктейль и подумал, что отдал бы все на свете, лишь бы поглядеть на тот прибор. Была ли на нем метка изготовителей? «Сделано на Бетельгейзе»? Но сколь бы он не был странен сам по себе, настолько надо было сдвинуться, чтобы вообразить?…

И если бы это одно… А ее надежды, ее план? «Если бы я только могла улететь отсюда…» Вот к чему она готовилась и о чем думала целый день. Ждала, надеялась, прикидывала, как бы ей забрать с собой Альтею. Улететь в чуждый, непонятный мир…

Выпив третий коктейль, я пытаюсь иронически подшутить над этими отчужденными женщинами, но на сердце у меня было тяжело. И ведь я до глубины души уверен, что действительно никого произошедшее не заденет, не встревожит. Две женщины, — одна из них, вероятно, беременная, — улетели, как можно судить, к звездам, и никому до это дела нет. Ткань общественных связей даже не поморщилась, Я размышляю: неужели все знакомые миссис Парсонс заведомо готовы к любому повороту судьбы, даже к расставанию с Землей? Хватит ли у миссис Парсонс изобретательности и желания послать еще одну весточку этой важной персоне, миссис Присцилле Хейес Смит?

Напоследок я заказал коктейль со льдом и подумал об Альтее. Какие планеты и свет каких неведомых солнц отразятся в скошенных глазах отпрыска капитана Эстебана, если таковой родится? «Собирайся, Альтея, мы улетаем на Орион». «О'кей, мама». Что это, результат особой системы воспитания? «Мы живем в одиночку и парами, забившись в щели вашего мира машин… Я легко найду общий язык с инопланетянами…» Она не придумывала. Безумие. Как могла женщина сделать подобный выбор, согласиться жить среди неведомых чудовищ, проститься навсегда с родным домом, с привычным миром?

Наконец выпитые коктейли оказывают желаемое воздействие, в голове все путается. Перед моим мысленным взором лишь два тонких женских силуэта, бок о бок, в неземном сиянии.

Два наших опоссума исчезли без следа.

Перевод: Л. Безымянная

Перебирайся жить ко мне

Мне сполна довелось познать огонь.

Четыре сезона назад землю поразила засуха, и на деревья, что росли выше по течению, обрушился отвратительный раскаленный ветер. Затем небо затянули смрадные облака, освещенные снизу зловещим багровым заревом. Вода, падавшая через перекаты в мой пруд, нагрелась. И тут показался огонь — сначала он по верхушкам перекидывался с дерева на дерево, а после надвинулась целая стена пламени. Рыча и потрескивая, пожар перемахнул через мою речку, и очень скоро ее берега огласил хруст падающих стволов.

Меня обуял ужас. Не помню, как бросился в речушку, из толщи воды которой наблюдал потом за буйством пламени и, съеживаясь от страха, гадал: неужели мне суждено погибнуть от жара? У меня нашел спасение кое-кто из присных — те, что, на мой взгляд, пострадали от огня; и хотя мне невыносимо было видеть их страдания, я все-таки позволил им остаться.

Не помню, долго ли бушевало вокруг адское пламя — в конце концов неистовство огненной стихии пошло на убыль. Чутье подсказывало мне: начался дождь. К реву и треску огня добавились гром и вспышки молний. Но это было совсем не плохо — дождь гасил пожар. От земли поднимались исполинские клубы шипящего белого пара. Лишь кое-где еще виднелись языки пламени.

На исходе ночи я решил оценить обстановку. К урону, нанесенному мне пожаром, можно было причислить девять безнадежно увядших настилов из листвы и загубленный жаром готовый расцвести побег.