Рассказы

— Там есть чудесная глава о черепахе. Для Стейнбека черепаха — олицетворение бедноты. Неторопливое, с трудом передвигающее ноги старое существо ползет через современную автостраду, грозящую гибелью под колесами грузовиков и автомобилей, но оно все равно продвигается вперед. Терпеливые бедняги. Благослови их Господь. Они всегда с нами, несмотря на прогресс в области технологий и чудеса современной науки. Как украшенная драгоценными камнями черепаха Гюисманса, Рубен стал для меня метафорой. Небольшая рептилия буквально несет на своей спине бремя мирового капиталистического потребления.

Мы сидели в тишине, глядя на пылающие бревна. Сквозь эту тишину доносился звон колокола Башни Митчелла в нашей альма-матер.

— Какой рассказ мог бы получиться! — сказал я наконец.

Барнс, его глаза увлажнились, наклонился, чтобы положить руку мне на плечо.

— Я ничего не рассказал бы вам, Фезерс, если бы не был уверен, что могу рассчитывать на вас, в том, что касается моей тайны.

Мы проговорили до восхода солнца. Точнее, говорил профессор, а я с изумлением слушал его рассказы о его совершенно невероятных преступлениях. Уходя, я остановился у входной двери, вдохнув влажный морозный воздух.

— Я придумал великолепное название, — сказал я, — для того детективного романа, который я никогда не напишу.

— Да?

— "Колесница Феба".

— ...в рубинах вся³¹, — пробормотал Барнс, стиснув зубы, и закрыл за мной дверь.

Родимое пятно

Мои записи показывают, что этот очень короткий рассказ возвратился из четырнадцати журналов, прежде чем мне удалось его продать за десять долларов в одно чикагское периодическое издание, столь малоизвестное и недолго существовавшее, что я не удивлюсь, если окажется, что я владею единственным выжившим экземпляром. Редактор, Норман Райссман, осчастливил меня, сообщив в письме, что он считает мой рассказ "бесхитростным и прекрасным". "Эсквайр"ранее отклонил его, потому что там сочли, что чрезмерное любопытство молодого человека может оскорбить чувства некоторых читателей. Это, конечно, было еще до того, как Джимми Стюарт и Грейс Келли сыграли главные роли в классическом фильме Альфреда Хичкока "Окно во двор".

— Этот шрам... — сказала домовладелица. — Вы были ранены на войне?

У незнакомца была нашивка за ранение, он улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Это — родимое пятно. Оно у меня с рождения.

Он был высок и молод, с темными вьющимися волосами и печальными глазами. Пятно синевато-фиолетового цвета начиналось под волосами, тянулось по диагонали через весь лоб, окружало левый глаз и затем неровно спускалось на щеку, касаясь уголка его губ. Врачи называли его "винным пятном". Родимое пятно было слишком большим, чтобы его можно было удалить, и он давно уже смирился с любопытными, пристальными взглядами и неловкостью, которую испытывали люди, встречаясь с ним в первый раз.

Так что, возможно, именно чувство сострадания побудило домовладелицу позволить ему осмотреть комнату. Комната может освободиться через несколько недель, сказала она, умолчав о целом списке желающих получить ее, в котором было около тридцати имен.

Три недели спустя он въехал. Комната была небольшой, с разваливающейся мебелью и расколотой раковиной. Окно комнаты смотрело прямо в окно соседнего дома.

Некоторое время он даже не подозревал, что комната напротив была обитаема. Днем он работал на складе крупного универмага в Чикаго-Луп, а вечерами задергивал шторы и закрывал окно, так как стояла зима, а здание плохо протапливалось.

Как-то вечером, выключив свет и приподняв окно на несколько дюймов перед тем, как отправиться спать, он заметил, что комната напротив освещена. Он отодвинул штору, чтобы рассмотреть получше. Окно напротив прикрывали две занавески, но они были сетчатыми и сквозь них все было отчетливо видно.

Молодая женщина сидела у окна и читала журнал. Занавески скрывали детали, но ее черты были хорошо различимы. Он вдруг понял, что это самая красивая девушка, какую он когда-либо видел.

Он все еще стоял у окна, когда она зевнула, затем поднялась и повернулась лицом к окну. Он отпрянул назад, в темноту своей комнаты, сердце его бешено заколотилось. Мгновение спустя он отважился посмотреть снова. Шторы были опущены. Он вглядывался в окно еще около минуты, затем отправился спать. Прошли часы прежде, чем ему удалось заснуть.