Рассказы

– Итак, – продолжал он, – я каждое утро ходил пешком за шесть километров в школу, в снег и ветер. Так вот! Ни за что на свете я не отказался бы от исполнения своего долга, такого же необходимого, как и тяжелого. Сколько раз, дрожа от холода, валясь с ног от усталости, полуослепший от бессонных ночей, проведенных над учебниками, я отталкивал родителей, умолявших меня остаться в кровати, и шел в школу. Да! Наше поколение умело работать, даже в ущерб своему здоровью, превозмогая свои детские беды. Да, прошло то время. Новое поколение, избалованное мамашами, потеряло решительность и достоинство.

Он кашлянул, помолчал, чтобы насладиться произведенным впечатлением, не прочитал одобрения в озабоченном взгляде жены и наконец сказал:

– Принесите нам термометр!

Термометр не нашли. Напрасно мадам Татен ворошила стопки белья в ящиках комода, переставляла бутылочки с лекарствами в аптечке, термометра она так и не нашла. Виктор Татен от нетерпения сосал ус.

– Подобная небрежность непростительна для хозяйки и матери семейства, – заявил он.

У мадам Татен задрожал подбородок, она глотнула слезы и простонала:

– Я ничего не понимаю!.. Очевидно, его разбила служанка. . . Но я потрогаю лоб Филиппа. . . Я никогда не ошибаюсь. . .

Она приложила руку ко лбу сына и покачала головой:

– У него 38,5.

Отец тоже коснулся лба сына и заявил:

– Нет, 37.

– О! Виктор! – простонала мадам Татен.

– 37! – Виктор Татен повысил голос.

Мадам Татен закусила губу и убрала со лба волосы . Побежденная, но не покорившаяся, она твердо заявила:

– Хорошо! Ребенок пойдет в школу, хотя по его бледности и плохому состоянию я вижу, что он болен. Он пойдет, потому что тебе этого хочется. Но если он сляжет, я снимаю с себя всякую ответственность.

– Женевьева, – возразил Виктор Татен, – ты ко мне несправедлива.

Филипп переводил взгляд с отца на мать, с большим интересом следя за словесным состязанием родителей. Вдруг, поперхнувшись слюной, он закашлялся.

– Вот видишь, он кашляет! – торжествующе вскричала мадам Татен.

– Ну и что?

– Значит, ему нехорошо.

– Нет, правда, мне нехорошо, – сказал Филипп, хлопая ресницами.

– А на улице холодно, – продолжала мадам Татен. – Но тебе, конечно, это безразлично.

Из гордости ты не хочешь уступить. Ты скорее ребенка пошлешь, чтобы он простудился и схватил воспаление легких, чем признаешь свою неправоту.

И она прижала голову Филиппа к своей груди.

В окна хлестал ливень. На ковре валялись разноцветные игрушечные машинки, рваные карты, агатовые шарики. Часы пробили семь.

– Я не пущу никуда моего малыша, – заявила мадам Татен с видом волчицы.

Назревала драма. Виктор Татен колебался высмеять ли ее, примириться или рассердиться.

Он чувствовал себя оскорбленным в своем отцовском достоинстве, но совесть заставляла признать, что он не прав. Конечно, было бы лучше, чтобы Филипп посидел дома. Если бы Женевьева не говорила с таким вызовом, вопрос был бы улажен сразу же.

Он уже готов был признать, что не прав, когда блестящая мысль пришла ему в голову.

Повернувшись к Филиппу, он коротко спросил:

– Ты болен? Хотелось бы этому верить. А вы случайно не пишите сегодня контрольную?

– Нет, папа, – ответил ребенок, и глазки его были прозрачны, как звездочки.

– Ты уверен?

– Ну да, папа.

– Сегодня девятое марта. Где твой дневник?

– Не знаю.

Виктор Татен подошел к столу, передвинул несколько книг, нашел дневник, раскрыл его и мрачно засмеялся.

Филипп покраснел до ушей.

– Ну так что мы читаем в дневнике господина Филиппа, – заявил Виктор Татен с расстановкой: – «9 марта. Контрольная по арифметике. . . Повторить материал с 27 по 103 страницу».

Может, мне померещилось?

– Я забыл, – пробормотал ребенок.

– Филипп! – вскричала мадам Татен, невольно отстраняясь от него.

Виктор Татен положил дневник на стол и радостно потер руки. В глазах горел благородный огонь. Усы танцевали над верхней губой. Он глубоко вздохнул, как перед боем, и вдруг закричал:

– Бездельник!

Мадам Татен подпрыгнула от неожиданности и схватилась за сердце. Филипп виновато опустил голову.

– Шалопай, – продолжал Виктор Татен. – Мало того, что ты лентяй, так ты к тому же и обманщик.

– Я забыл, честное слово, забыл, – хныкал Филипп.

– Возможно, он действительно забыл, – вмешалась мадам Татен, которая упорно отказывалась верить, что ее сын способен на такой гнусный обман.

– Забыл? – зарычал Виктор Татен. – А термометр, исчезнувший, как по волшебству, а дневник, которого вроде бы нельзя найти? Нет, нет, этот ребенок испорчен до мозга костей.

Мы родили маленькое чудовище, тряпку и обманщика!

Виктор Татен наслаждался победой над уличенным мальчишкой. После того как его обвинили в непонимании, даже в жестокости по отношению к сыну, он победоносно взял реванш.

Авторитет его только окреп после этого происшествия.

– Папа. . . папа. . . – плакал Филипп, – я тебе обещаю. . . Я не знал. . . Я думал, что контрольная послезавтра. . .

– Действительность свидетельствует против тебя, бедный друг, – сказала мадам Татен, утирая слезы.