Рассказы

А потому еще до того, как он на это решился, один из его соседей уже поднялся и заявил, что он в самом деле видит землю.

При этих словах встал второй человек, потом третий, и через пять минут все, включая второго помощника, были на ногах.

Теперь уже и Джон Маккей был вынужден признать, что впереди он действительно видит что-то похожее на берег.

И все же, когда г-жа Бремнер спросила его, не Коромандельский ли это берег, вопрос этот показался достойному моряку таким нелепым, что, несмотря на всю серьезность положения, он не смог сдержать улыбку.

Однако в течение дня стало совершенно очевидно, что в указанном направлении действительно лежит земля, и даже второй помощник признал, что неровный силуэт, который виден на горизонте, не может быть ни чем иным, кроме как очертанием земли.

Но вот что это за земля? Об этом ему ничего не было известно.

И тогда все пришли в волнение, однако — странное дело! — посреди этого общего волнения к Джону Маккею вернулась надежда, и этой надеждой была еще и благочестивая мысль, внушенная ею.

Говорят, есть люди, не верящие в Бога.

Во что же другое такие люди могут верить и зачем в это другое верить?

Верить в Бога — это верить во все.

Вот какова была та благочестивая мысль, которая проникла в сердце Джона Маккея: не мог Господь позволить им страдать так долго, чтобы теперь, когда он вселил в них надежду, к концу этих страданий, отнять у них жизнь.

Поэтому, когда г-жа Бремнер взглядом обратилась к Джону Маккею словно к оракулу, который должен высказать суждение о вероятностях жизни и смерти, он возвел к Небу глаза и руки и произнес лишь одно:

— Будем надеяться!

С этих минут страдальцы не отрывали глаз от берега.

К несчастью, чем ближе они к нему подплывали и чем больше он открывался их взгляду, тем пустыннее казалась эта земля.

До наступления ночи ничто не изменило это впечатление.

Второй помощник расположился спать, пребывая в убеждении, что эта ночь — последняя в его жизни и что еще до утра корабль сядет на мель и развалится на части.

Тем не менее он уснул, настолько велика была его усталость.

И в самом деле, незадолго до рассвета Джон Маккей и те из его спутников, кто спал, были разбужены сильным толчком — корабль наскочил на риф.

Раздался общий слабый вскрик, похожий на последний вздох, и почти тотчас же замер.

Установилась тревожная тишина.

Корабль между тем испытывал толчок за толчком, и эти толчки были так сильны, что каждый раз бизань- и фок-мачты сотрясались и находившиеся на марсах, понимая, что на ногах устоять невозможно, ложились и цеплялись за перекладины.

К девяти-десяти часам утра уровень моря понизился на несколько футов и постепенно обнажилось то, что осталось от палубы.

Было решено спуститься туда.

Но для людей, голодавших двадцать дней, это было нелегким испытанием. Можно вообразить, как должны были выглядеть те, чью жизнь в течение двадцати дней поддерживала лишь толика воды, проливавшейся с неба в штормовые дни.

Однако они попробовали спуститься на палубу, и, поскольку человек, присоединив к своим силам и волю, почти всегда в конце концов делает то, что он хочет, им удалось в этом преуспеть.

Более того, канонир и второй помощник взялись за то, чтобы спустить вниз бедную г-жу Бремнер; с небывалыми усилиями им удалось дотащить ее до швиц-сарвеней, но там они были вынуждены ее оставить, ибо силы покинули их.

Пришлось обратиться за помощью к тем из ласкаров, кто казался наименее ослабевшим.

Двое из них вызвались перенести г-жу Бремнер на палубу; но, поскольку им было известно, что у бедной женщины сохранилось тридцать рупий, они потребовали за свою помощь восемь рупий.

Канонир и второй помощник от имени г-жи Бремнер пообещали заплатить.

Ласкары полезли наверх, добрались до г-жи Бремнер, взяли ее на руки и спустили на палубу.

Едва исполнив это, они потребовали заплатить им восемь рупий.

Госпожа Бремнер была так рада спуститься со злосчастного марса, где ей пришлось испытать столько страданий, так надеялась, несмотря на все, что говорил Джон Маккей, на эту землю, простиравшуюся перед ее глазами, что готова была отдать им все деньги, какие у нее были.

Однако второй помощник обратил ее внимание на то, что у них нет других денег, кроме еще остававшихся у нее двадцати двух рупий, и что лучше будет в случае необходимости потратить их на спасение всех, чем делать подарок двум негодяям, которым хватило бесстыдства потребовать в подобных обстоятельствах плату с женщины, да еще вдовы своего капитана, за пустячную услугу, которую они ей оказали.

Впрочем, Джон Маккей с гордостью отмечает, что поступок этих двух ласкаров был единственным примером себялюбия и алчности, который можно было бы поставить в упрек команде.

Спуск на палубу был так утомителен, что никто не мог думать ни о чем, кроме отдыха; исключение составляли несколько малайцев и ласкаров, рыскавших повсюду в поисках денег, которые можно было присвоить.

В то время как они предавались этим поискам, второй помощник заметил, что верхнюю часть руля снесло и через образовавшуюся на этом месте дыру можно без труда спуститься в констапельскую.