Рассказы

Все лицо у него было татуировано рисунками, которые довольно точно напоминали переплетающиеся между собой линии, одним взмахом пера начертанные учителем каллиграфии; в ушах в него болтались костяные серьги, а черные волосы, уложенные на макушке головы, как у китайцев, были украшены двумя белыми перьями.

На нем было что-то вроде юбки, не доходившей до пояса в верхней своей части и не закрывающей колен — в нижней.

Эта юбка, а также плащ, наброшенный на плечи, были из какой-то неизвестной во Франции материи, одновременно гибкой и крепкой; оба предмета одежды были обшиты полосами другого цвета, образующими кайму, и украшены рисунками, похожими нате, которыми расписаны этрусские туники.

Оружие его составляли великолепная палица из нефрита, привязанная к поясу, и длинное копье в руках.

В качестве украшений на нем были серьги, о чем мы уже упоминали, и ожерелье из зубов морских рыб.

Редкая бородка из жестких волос удлиняла его подбородок, заканчивающийся благодаря ей острием почти столь же тонким, как острие в кисти художника.

Вступив на палубу, он, не ожидая вопросов, сразу назвал свое имя, словно оно должно было преодолеть моря и стать известно капитану Мариону.

Его звали Такури, что значит «Собака».

Капитану очень хотелось обменяться несколькими словами с туземцами, но никто не знал языка этой страны, ведь хотя и прошло более ста лет с тех пор, как она была открыта, изучать ее начали примерно три года назад.

К счастью, лейтенанту Крозе пришла в голову мысль взять в библиотеке капитана словарь языка жителей Таити, составленный г-ном де Бугенвилем.

При первых произнесенных им словах дикари с удивлением подняли головы: наречия совпадали!

Теперь стало возможным понимать друг друга, и капитан Марион решил завязать с туземцами дружеские отношения.

И словно для того чтобы оправдать эту надежду, пироги, едва только ветер посвежел, удалились, увозя с собой гостей и полученные ими подарки.

Однако пятеро или шестеро дикарей по собственному почину, не получив приглашения, остались на борту.

Среди них был и вождь Такури.

Когда представляешь себе, какие планы уже вынашивал в это время Такури, начинаешь понимать, какой чудовищной силой воли ему следовало обладать, чтобы довериться таким образом людям, на которых он, особенно после того, что произошло три года назад с Сюрвилем, смотрел как на своих врагов и которым он выказывал доверие только для того, чтобы внушить подобные же чувства к себе, а при удобном случае отомстить.

Дикари ужинали вечером за столом капитана; они с охотой ели все предлагаемые им кушанья, отказываясь лишь от вина и крепких напитков, а потом спали (или делали вид, что спят) на постелях, приготовленных для них в кают-компании.

На следующее утро корабль стал лавировать.

Этот маневр, непонятный туземцам, по-видимому, очень обеспокоил их.

Каждый раз, когда корабль удалялся от берега, лицо Такури при всем самообладании дикаря омрачалось; однако, видя, что судно доходило только до определенного места, а затем поворачивало на другой галс и приближалось к берегу, он, казалось, успокаивался.

Четвертого мая в проливе между островами был брошен якорь.

Такури сел в пирогу, чтобы возвратиться на берег, дав обещание вернуться снова.

Ему дали кое-какие подарки, и он отбыл.

На этом рейде корабль оставался до 11 мая; однако то л и эта якорная стоянка была недостаточно удобна, то ли рифы здесь не давали капитану Мариону возможность расположиться так, как ему требовалось, — паруса были подняты снова.

Вскоре корабль вошел в гавань Островов, открытую капитаном Куком, и бросил в ней якорь.

На следующий день, в ясную погоду, капитан Марион исследовал остров, расположенный в акватории гавани, и, поскольку там нашлись вода, лес и очень удобная бухта, распорядился поставить палатки, перенести в них больных и устроить там караульное помещение. На противоположном конце того места, где было устроено караульное помещение, находилась деревня.

Это был тот самый остров, который в донесениях Крозе, где описывалось все, что произошло там с французскими моряками, назывался Моту-Аро, а у Дюмон-д’Юрвиля, исправившего, без сомнения, ошибку в произношении этого слова, впоследствии значился под названием Моту-Руа.

Молва о гостеприимстве, оказанном туземцам на французских кораблях, распространилась по всему побережью.

Поэтому, лишь только корабли бросили якорь, как со всех сторон к ним направились пироги, груженные рыбой.

Дикари давали понять, что столько рыбы наловлено исключительно для того, чтобы угодить белым.

Поскольку они проявили столь доброе намерение, их приняли на борту еще более радушно, чем первых посетителей.

С наступлением ночи новозеландцы возвратились на берег, но, как и в первый раз, человек шесть или восемь остались на борту.

Ночь прошла в дружеском общении между дикарями и матросами.

На следующий день наплыв туземцев лишь увеличился.

Десять или двенадцать пирог, груженных рыбой, окружили оба судна; дикари на этот раз были без оружия и захватили с собой жен и дочерей.

Между моряками и туземцами завязались своеобразные торговые отношения.