Рассказы

— Ставлю флягу бренди, — сказал первый, — что там у него между рубашек припрятан либо бумажник, либо изрядный запасец мелких монет. А не найдем их в узле, так наверняка отыщем в кармане брюк.

— А если он проснется? — спросил второй. В ответ на это его приятель расстегнул жилет, показал рукоять кинжала и кивнул на Дэвида.

— Что ж, можно и так, — проговорил второй разбойник.

Они направились к ничего не подозревающему юноше, и, пока один ощупывал узелок у него под головой, другой приставил к сердцу Дэвида кинжал. Их мрачные, искаженные от страха и злобы лица, склоненные над жертвой, выглядели так устрашающе, что если бы Давид внезапно проснулся, он мог бы принять их за выходцев из преисподней. Да что там — случись грабителям взглянуть на свое отражение в ручье, они вряд ли узнали бы самих себя. А Дэвид Суон еще никогда не спал так безмятежно, даже лежа на руках у матери.

— Придется вытащить узел, — прошептал один.

— Если он шевельнется, я всажу в него кинжал, — отозвался другой.

Но в эту минуту под тень кленов забежала собака, принюхиваясь к чему-то в траве. Она сначала оглядела злодеев, потом посмотрела на мирно спящего Давида и принялась лакать воду из ручья.

— Тьфу, — сплюнул один из негодяев, — теперь ничего не сделаешь. Следом за собакой явится и хозяин.

— Давай выпьем да уберемся отсюда, — предложил второй.

Грабитель, державший кинжал, спрятал его за пазуху и вытащил карманный пистолет, но не из тех, что убивают с одного выстрела. Это была фляга спиртного с навинченным на горлышко оловянным стаканчиком. Отхлебнув по изрядному глотку, они двинулись дальше с таким громким смехом и шутками, что, казалось, неудавшееся злодеяние их сильно развеселило. Через несколько часов они вовсе забыли это происшествие и не подозревали, что всевидящий ангел на веки вечные занес в списки их грехов преднамеренное убийство. Что же до Давида Суона, то он продолжал крепко спать, не зная, что над ним на какое-то мгновение нависла тень смерти, и не ощутив радости возвращения к жизни, когда опасность миновала.

Он спал, но уже не так спокойно, как прежде. За время короткого отдыха его молодое тело скинуло с себя груз усталости, вызванной долгой ходьбой. Он то вздрагивал, то принимался беззвучно шевелить губами, то бормотал что-то неразборчивое, обращаясь к видениям своего полуденного сна. Но вот с дороги донесся стук колес, который становился все громче и громче, пока наконец не дошел до затуманенного дремотой сознания Давида. Это приближалась почтовая карета. Юноша вскочил, мгновенно придя в себя.

— Эй, хозяин! Не подвезешь ли? — крикнул он.

— Садись наверх, — отозвался кучер.

Дэвид вскарабкался на крышу кареты и весело покатил в Бостон, не бросив даже прощального взгляда на источник, где, подобно веренице снов, промелькнуло столько событий. Он не знал, что само Богатство бросило на воды ручья свой золотой отблеск; не знал, что с журчаньем источника смешались тихие вздохи Любви; что Смерть грозила обагрить его воды кровью — и все это за тот короткий час, пока он спал на берегу.

Спим мы или бодрствуем, мы не ощущаем неслышной поступи удивительных событий, вот-вот готовых свершиться. И можно ли сомневаться в существовании всесильного провидения, если, вопреки тому, что на нашем пути нас ежечасно подстерегают неожиданные, неведомые нам случайности, в жизни смертных все-таки царит какой-то распорядок, позволяющий хотя бы отчасти угадывать будущее?

ВОЛШЕБНАЯ ПАНОРАМА ФАНТАЗИИ

Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой

Что такое Вина? Запятнанная совесть. И вот что представляется крайне интересным — остаются ли на совести эти безобразные и несмываемые пятна, если преступления, уже задуманные и выношенные, так и не свершились? Неужели для того, чтобы злостные замыслы грешника могли послужить основанием для его осуждения, необходимо воплотить их в реальные поступки, неужели недействителен обвинительный акт, если он не скреплен печатью преступления, совершенного рукой из плоти и крови? Или в то время, как земному судилищу ведомы одни осуществленные злодеяния, преступные мысли — мысли, лишь тенью которых являются преступные дела, — тяжелым грузом лягут на чашу весов при вынесении приговора в верховном суде вечности? Ведь в полночном уединении спальни, в пустыне, вдали от людей, или в храме — в то время, как человек в своем физическом естестве смиренно преклоняет колена, душа его способна осквернить себя даже такими прегрешениями, которые мы привыкли считать плотскими. Если все это истина, то истина эта вселяет страх.