Рассказы

— Да… — промямлил Бабкин, бороздя глазами карту вдоль и поперек, — еле-еле…

— Узнал, значит, школьную карту, — прищурился учитель.

— Да… — опять затянул Бабкин и, внезапно оборвав себя, быстро встал. — Я домой пойду, — хрипло сказал он, — там у меня пример по арифметике, никак разделить не могу… остаток получается…

…На следующий день перед самым звонком Зонтиков поймал Бабкина в коридоре.

— Наконец-то! — зашептал он оглядываясь. — Я тебя все утро ищу. Сейчас история будет. Куда побежим?

Бабкин нахмурился.

— Знаешь что, — он помялся, — я передумал…

— То есть как? — разинул рот Зонтиков. Бабкин молчал.

— То есть как?! — В голосе Зонтикова появилась злость. — Что ж ты вчера болтал! «Не пойдем… не пойдем»! — передразнил он.

— Как дам! — замахнулся Бабкин. Зонтиков отшатнулся.

— Но почему? Почему ты не хочешь? — уже упавшим голосом продолжал он. — Почему?..

Прозвенел звонок, и они вошли в класс. Через минуту появился Павел Сергеевич. Он повесил карту «Римская империя в I веке нашей эры», взглянул на Бабкина и лукаво улыбнулся. Бабкин покраснел и, наклонившись к Зонтикову, тихо прошептал:

— Мы вчера с ним вместе колбасу ели…

Гипноз

— Пойдет отвечать…

Затаив дыхание Ленька Волосков впивается в учебник. От волнения он видит всего два слова: «Так как…»

Карандаш учителя медленно скользит по журналу. Ученики с фамилиями на «А» и «Б» распрямляют спины. Карандаш ползет по «В»…

«Быстрее», — торопит Волосков. Карандаш застревает.

«Так как, — повторяет Волосков, — так как…»

— Пойдет…

«Только не меня… Если не вызовут, буду учить каждый день…»

Карандаш дергается, как грузовик в канаве, и тихо, почти незаметно сползает книзу…

— Корякин!

Вздох облегчения.

— Я не выучил, — уныло сообщает Корякин.

«Болван! — стонет Волосков. — Никогда не учит! Хоть бы раз!..»

— Почему? — хмурится учитель.

— Голова весь день болела…

«Голова у него болела! — с ненавистью фыркает Волосков. — Весь день в футбол гонял… Голова! Треснуть бы по этой голове».

— Может, все-таки помнишь что-нибудь? Материал нетрудный. Ведь это уже твоя вторая двойка по физике.

— Иди, — шепчет Волосков. — Материал ерундовый, рассказывать нечего!

— И класс тебе поможет, — продолжает учитель.

— Конечно, поможем! — восклицает Ленька. — Все время будем помогать!

— Нет, — говорит Корякин голосом человека, которому уже ничто не поможет. — Не могу…

— Иди, — угрожающе шипит Волосков. — Ведь это уже твоя вторая двойка…

— Ну, садись. — Учитель склоняется над журналом. — Вопрос тот же…

«Честное слово, буду учить, — бормочет Ленька. — Десять часов в день, если не вызовут! На улицу вообще ходить перестану! Зарядку буду делать».

— Грачев!

Грачев идет к доске.

— Вопрос легкий! — бросает на всякий случай Волосков и нагибается к впереди сидящим: — Можете не повторять… Сейчас меня вызовут…

Ответ Грачева тем временем близится к концу.

«Скорей бы домой! — вздыхает Ленька. — Завтра воскресенье… Убрать все нужно… помыть… и к соседям… кому что трудно… Кому у нас трудно-то?.. Все, как назло, молодые, здоровые… Через квартал старушка какая-то… Схожу! И — за уроки… С двух до шести — физика…»

— Отвечать пойдет…

«Физику кончу — и к старушке…»

— Пойдет…

Волосков устремляет на учителя пристальный немигающий взгляд. «Мочалкин! Мочалкин!» — бормочет он.

Но в позе учителя мало что меняется. Волосков прищуривается и выпячивает подбородок.

«Мочалкин, Мочалкин… или Пашков», — добавляет он, предоставляя учителю некоторую самостоятельность.

«Волосков хорошо знает материал… Его можно и потом спросить, Волосков учит… Мочалкина давно не вызывали…»

Наступает решающий момент… Ленька напрягает даже ноги: «Пойдет отвечать Мочалкин! Послушаем Мочалкина!.. А как себя чувствует Мочалкин?!»

— Волосков!

В устах учителя фамилия звучит, как выстрел в спину.

«Хотя нет… Посиди пока…» — делает Волосков последний отчаянный пас. Но учитель молча смотрит на него.

…Получив двойку, Волосков тяжело откидывается на спинку парты и несколько секунд сидит, тупо уставившись в пространство. Потом он медленно переводит взгляд на учителя, лицо его выражает крайнее недоумение:

«Десять часов в день… Старушка… И до чего человек дойти может!»

Двойка

— Липов!

Оглушенный, Борька приподнял крышку парты и полез за дневником. Он знал, что спасения нет, что до конца урока еще много времени и звонка не будет, но все-таки продолжал копаться в портфеле. Наконец встал и отвернулся к окну.

Все бросились к учебникам. Привычным движением учитель вывел в журнале двойку, затем вызвал другого ученика, и в классе разлилось тихое, умиротворенное гудение. Кто рассматривал карты в учебнике, покачивал парту, а кто и просто отдыхал, довольный и благодарный.

Учитель же как ни в чем не бывало прохаживался между рядами, разговаривал и даже улыбался. Но это была уже не прежняя хорошая знакомая улыбка, теперь от нее веяло на Борьку холодом. Да и сам учитель изменился, в нем появилось что-то недоброе, чужое. И когда, обращаясь к классу, он сказал: «Устали?.. Ну ничего, скоро отдохнете», — Борька почувствовал, что эти слова относятся ко всем, кроме него.