Рассказы

— Я… я не знаю… — и Космика заплакала.

Мей неотрывно смотрела на девочку. И когда она заплакала, Мей погладила ее по головке и сказала Алешкину:

— Ты хороший следователь, Альешкин. Но ты лучше поезжай в школу. ТУБ там один, с инспектором. А мы здесь с Космикой еще поговорим. Без посторонних мужчин.

Мей шутила, а Алешкин не мог понять, как она может шутить в такую минуту. Но он знал, что интуиция Мей часто оказывалась сильнее его логики. Поэтому он тоже постарался улыбнуться весело и ушел.

Во дворе школы он встретил Квазика. Тот сидел на ступеньках той самой злополучной лестницы и карманным ножом строгал сухой сучок кипариса. Стружки сыпались на ступеньки, и автощетка высовывалась и заметала их под лестницу.

Увидя Алешкина, Квазик встал. Темные жаркие — материнские — глаза его были озабочены и печальны.

— Вы из больницы? — спросил он. — Как там… как Космика?

— Ничего Космика… Месяц полежит, потом опять бегать будет. А ты хотел мне что-то сказать?

Алешкин взял у Квазика ножик, сложил его.

— Положи в карман. А то пальцы обрежешь.

— И пусть бы он падал, — вдруг заговорил Квазик. — Чего бы ему сделалось. Зачем она стала его держать? Разве его можно удержать. Полторы сотни килограммов… Смешно.

— Это смешно только тебе, потому что ты иначе относишься к ТУБу, нежели Космика.

— А вы считаете, она правильно к нему относится? Что робота можно полюбить, да?

Алешкин с удивлением уставился на Квазика.

«Смотри-ка ты, уж не ревность ли это ребячья. Ох, плохой я педагог, ничего я не понимаю в нынешних ребятишках. Но вопрос задан, нужно на него отвечать».

— Тебе кажется, что робота полюбить нельзя, — сказал Алешкин. — Ну, а ненавидеть его можно?

Инспектор сидел в кабинете за столом. На столе лежал тестер обратной связи. Возле стола стоял ТУБ со снятым контрольным щитком. Инспектор вертел в руках отвертку и задумчиво поглядывал на ТУБа.

— Как там девочка? — спросил он Алешкина.

— Плохо все закончилось, — сказал Инспектор, выслушав ответ. — Конечно, ничего бы не случилось, если бы она не пыталась его поддержать. Полтораста килограммов… Он мне тут все рассказал. Хорошо работает у него блок условных понятий. Просто жалко, да… А вот почему упал, не знает. Я проверил обратные связи в киберлогике. Все в порядке. Не должен падать, а падает. Может быть, какая-нибудь сложная перебивка сигналов на поврежденную ногу. Но факт: неисправен! Значит, эксплуатация его запрещена законом. Придется составить акт.

— Я понимаю, — тихо сказал Алешкин.

В это время звякнул вызов видео.

— Извините, — сказал Алешкин.

Он увидел лицо Мей.

— Я из больницы, — сказала она. — Космика хочет видеть Квазика.

— Он где-то здесь. Сейчас я его пошлю к вам.

Алешкин высунулся в окно и, увидя Квазика во дворе, передал ему просьбу Космики. Тот кинулся бегом. Алешкин вернулся к Инспектору, который уже начал писать акт.

ТУБ повернулся к Алешкину, как будто ждал от него каких-то слов. Конечно, никакого выражения не могло появиться на его плоском подобии человеческого лица, и синие огоньки видеоэкранов сияли не ярче, чем обычно. Но у Алешкина было слишком богатое воображение. Он не мог спокойно смотреть на обреченного робота, который будто понимал, что ему грозит, и ждал от него помощи.

Можно ли полюбить робота?

— Я вам не нужен? — спросил он Инспектора.

— Пока нет.

Алешкин прошел по коридору и остановился у лестницы, где ТУБ упал в последний раз. На ступеньках остались следы от удара его панциря, даже кусочек пенолита откололся от ступеньки. Алешкин долго стоял у перил лестницы и смотрел на этот отколовшийся кусочек пенолита.

Потом увидел Квазика.

Запыхавшись, он поднялся по ступенькам к Алешкину. Видимо, мальчишка бежал всю дорогу от больницы до школы и с трудом переводил дыхание.

В руках он держал проволоку.

Алешкин неторопливо потянул ее у Квазика из рук. И все стало простым, как Колумбово яйцо.

Он просунул пальцы рук в кольца, закрученные на концах.

Согнул проволоку дугой.

Получилась петля.

Теперь можно забраться под лестницу, просунуть петлю в щель ступеньки, где ходят автощетки, и поймать ТУБ за ногу.

А потом петлю быстро убрать, и он не успеет ее заметить.

Он не будет знать, за что зацепился. Он не поймет, что его уронили нарочно.

Ему это понятие недоступно. Так его запрограммировали.

Квазик хотел что-то объяснить Алешкину, но тот перебил его:

— Иди, мой милый, иди, паршивый мальчишка, в мой кабинет. Покажи эту штуку Инспектору. И расскажи ему все, что хотел рассказать мне. А я уже все понял и все знаю. Иди скорее…

Дома Мей примеряла блузку перед зеркалом. Алешкин смотрел, как она это делает. Ему очень хотелось подойти, обнять ее за плечи, но в комнате был еще ТУБ.

— Он очень скверный мальчик, — сказала Мей, — из него получится Яго.

— Пока из него чуть не получился Отелло, — сказал Алешкин. — Вряд ли можно дать однозначную оценку ребенку, если у него злые эмоции взяли верх над рассудком. Но вот как ты догадалась, что Космика что-то знает, этого я не пойму.

Мей улыбнулась.

— Вы — мужчины. А вы когда-нибудь понимали женщину?