Рассказы

Между тем – изволите ли видеть – слух об иностранце, который пьет неразбавленное виски из больших фужеров, с быстротой молнии распространился по всему Лондону, и в бар хлынула толпа любопытных. После десятого фужера хозяин сообщил собравшейся публике и представителям печати, что за все время четырехсотлетнего существования заведения это лишь третий случай подобного рода. Затем он торжественно обратился к Хлудову-младшему с просьбой в память сего знаменательного события оставить свой автограф. С этими словами он дал Хлудову-младшему понюхать нашатырного спирта, немного потер ему уши толченым льдом с солью и вручил вилку.

Хлудов-младший собрался с силами и, не теряя способности держаться сравнительно вертикально, под приветственные клики лондонских граждан нацарапал на цинковом прилавке бара хотя и не без труда, но вполне разборчиво слова «Никита Хлудов».

– Вы третий за всю историю нашего заведения, совершивший подобный подвиг, – сказал хозяин бара, – поэтому по традиции я не возьму с вас ни одного пенса. Выпивка за счет заведения.

– А кто же первые двое? – поинтересовался Хлудов-младший.

– Вы можете прочесть их имена здесь, – ответил хозяин бара, сняв с прилавка дощечку, под которой хранились исторические автографы, и Хлудов-младший не без труда разобрал две подписи, нацарапанные вилкой на русском языке: «Хлудов Артамон» и «Хлудов Степан».

Он некоторое время молчал, наслаждаясь эффектом рассказа, а затем своим окающим назидательным баском, полным скрытого юмора, с чувством, с толком, с расстановкой начал рассказывать новую историю:

– А вот несколько из другой оперы. Некогда существовал в нашем городе постовой городовой по фамилии Васильев, человек пожилой, но замечательный тем, что ловко умел спасать людей. Напрактиковался. Как увидит сверху, с бульвара, со своего поста, что кто-нибудь тонет, так сейчас же бежит вниз, бросается в Волгу и спасает. Верите ли – семнадцать человек спас. Знаменитость на весь город. Шаляпин в своем роде. А ведь, заметьте себе: самый простой, незаметный, необразованный городовой. Бывают же такие явления!

Однажды он спас единственного сына местного богача-миллионщика. Уж как был рад папаша, ни словами сказать, ни пером описать! Помилуйте: единственный сын, наследник, утешение в старости, надежда фирмы, продолжатель рода! Велел купец позвать к себе спасителя и говорит ему: ты, говорит, сам не знаешь, какое для меня благодеяние сотворил. За это я хочу тебя наградить по-царски. Ничего для тебя не пожалею. Хотя бы половину капитала. Требуй чего хочешь. Все для тебя сделаю.

– Покорнейше благодарю, – говорит, – ваше степенство, ничего мне от вас не надо, так как я спас вашего сынка не корысти ради, а по совести, а окажите мне великую милость, помогите, чтобы исполнилась заветная мечта всей моей жизни.

– В чем же твоя мечта? – спрашивает купец.

– Не знаю только, в силах ли вы, ваше степенство…

– Я все в силах! Говори.

– Хочу поступить в гимназию.

– Помилуй! – вскричал купец и даже засмеялся от крайнего удивления. – В гимназию, братец ты мой, маленьких детей принимают, ну, в крайнем случае молодых людей, а тебе ведь небось лет сорок.

– Сорок два-с, ваше степенство.

– Ну вот видишь. Как же ты будешь на одной парте с малышами сидеть? Кроме того, ты, так сказать, городовой, полицейский чин, какая же может быть для тебя гимназия? Тебя туда ни под каким видом не примут. Даже если я весь учебный округ подмажу и самому господину министру дам хабара. Нет, брат, это решительно невозможно, даже при моей силе. Проси чего-нибудь другого.

– Ничего мне другого не надо. Хочу в гимназию.

И только.

Уж как с ним купец ни бился, ничего не мог поделать. Уперся городовой на своем – и баста. Это, говорит, моя единственная мечта жизни.

Вы подумайте, дорогие товарищи: простой, обыкновенный городовой, а в гимназию захотел на старости лет! Вот ведь какие случаи с русским человеком бывают. Не что-нибудь, а мечта-с!

Он прослезился, вытер носовым платком глаза, откашлялся, сплюнул мокроту в специальную карманную черепаховую коробочку, защелкнул ее аккуратно и спрятал в карман. Затем вставил в длинный мундштук египетскую сигарету, вынув ее ногтем из зеленой пачки, закурил и стал глядеть в пыльный сад, который спускался несколькими террасами к серокаменному вулканическому берегу мглистого Неаполитанского залива, охваченного зноем.

Мы ждали продолжения, но он молчал.

– Ну, а что же потом?

– Вы про что? – спросил он с недоумением.

– Про этого городового.

– Ах, про Васильева. Да что же потом? Ничего. Утонул.

– Как утонул?! – воскликнули мы в один голос.

– Очень просто. Спасал восемнадцатого человека и утонул.

Слово «утонул» он произнес очень отчетливо и вкусно, с круглым ударением на «о», с двумя глубокими гласными «у» по краям, которые как бы вдруг окрасили все это влажное слово зелено-голубым цветом таинственных водяных недр, – и сейчас же, помахав перед лицом рукой, как бы желая разогнать вместе с синеватым дымком египетского табака досадные мысли, спросил: