"Конец-то переделаю сейчас же, вдруг, — решил в уме Короп, закуривая вторую папиросу, — поженю их — да и шабаш! Только вот в чем затруднение: полиция будет преследовать… Разве покаяться, принести повинную, отговориться соблазном, подкупами, чрезвычайными обстоятельствами?.. Впрочем, придумаем, — успокоился он и закурил третью папиросу. — А гонорар там, вероятно, платят порядочный, — копеек пять, а может быть, и десять… Что, если десять? — отдался уже совершенно фантазии Короп. — Ведь сколько-то деньжищ загребу! За фельетон до пятидесяти рублей, а фельетонов выйдет в моем романе штук шестьдесят… итого тысячи три! Недурно! Сейчас же кандидатуру по боку и квартиру переменю — эта маловата… Кабинета нет, спальня да гостиная!.. А для писателя нужна отдельная комната, уставленная шкафами, бюстами, с большим письменным столом… Нюнчик все это отлично устроит — у нее много вкуса… Ну, и ей нужно будет соорудить шикарный гардероб… А потом перешагнем мы из газеты в пузатый журнал и перелетим в столицу… Устроимся там, назначим журфиксы: все лучшие литераторы у нас… Меня обнимают, поздравляют… Слава растет, гремит… Я захлебываюсь… и творю, творю и захлебываюсь!.."
В это время скрипнула дверь и оборвала Коропу грезы.
— Живы ли вы, пане, или померли уже, не доведи боже? — раздался вслед за скрипом старческий голос.
— Что ты, Матрена? — засмеялся Андрей Степанович. — С чего бы мне помирать?
— Да что-то вы долго спите! — проворчала с укором старуха, исправлявшая должность и кухарки и горничной. — Добро бы с паней, а то сам вылежуется: ведь я уже и узвар, и кутью вон под образами поставила, и три раза самовар грела…
— Что-о?! — вскрикнул от изумления Андрей Степанович и потянулся к часам: стрелки показывали два часа дня!
— Чего ж ты меня не разбудила? — заволновался Короп. — Занавеси спущены, в спальне темно… мне и невдомек, что поздно… даже лежать надоело, — оправдывался он, надевая носки и туфли.
Кухарка между тем не торопясь раскрыла занавеси, подняла стору в окне и проговорила спокойным голосом:
— Чего не будила? Жалко было; думала: промарновал где-то ночь, так пусть уже дрыхнет… Вон и меня разбудили удосвита… телеграмму принесли… тоже недоспала…
— Телеграмму, говоришь? Кому? Мне? — встрепенулся Короп.
— А то кому ж?
— Да где ж она?
— Вот… в кармане… — и Матрена достала из него засаленный пакетик.
Андрей Степанович вырвал депешу из ее рук и от тревожной торопливости даже разорвал ее в двух местах. Депеша была от жены и гласила следующее: "Снабди паспортами Сару и Яся; пусть скроются немедленно в Швейцарии. Помни, что сегодня должно быть все покончено, выслано; завтра будет поздно. Нюнчик"
Короп, прочитав ее, расхохотался весело и сделал какое-то танцевальное па.
— Нюнчик мой, родненький! — воскликнул, целуя депешу. — А какая она у меня умница, старушенция, — ударил он ласково по плечу выпучившую на него глаза кухарку, — видишь ли, и конец романа придумала… Я вот ломал голову, как бы это и от полиции их укрыть, и привести к благополучию, а она сразу придумала, и ловко так… Теперь-то наш роман… ого-го!!
— Какой такой Роман? Знакомый, что ли? — развела старуха руками.
— Э, что с тобой толковать! — махнул рукой Короп. — Ты подай лучше мне сейчас пообедать.
— Что вы, пане, в такой день обедать? Креста на вас нет, что ли? Да сегодня до звезды ничего и не едят… Сегодня ведь голодная кутья… Чайку, пожалуй, напейтесь, да пирожков два принесу вам, а то — обедать!!
— Что ни давай, то давай, только мгновенно, потому что каждая минута дорога… и без того запоздал, проспал…
— Зараз, зараз, — заторопилась старуха, — только вот сбегаю к соседям за святой водой…
— Брось ты эти пустяки, — крикнул раздражительно Короп, — а тащи сию минуту сюда чай и пироги.
— Ой, поплатишься, пане, за такие речи, — проворчала старуха и хлопнула дверью.
Теперь Короп сообразил, что осталось очень мало времени, а работы масса, — и заволновался.
Когда старуха внесла самовар и пироги в комнату, то он объявил ей строго:
— Поставь все это здесь и не входи больше ни за чем… хотя бы горело здесь — не смей! Да слушай еще, — добавил он раздражительно, — кто бы ни пришел ко мне — не пускай! Всем говори, что меня дома нет, что я умер, издох… и гони просто в шею! Если кого впустишь — убью! Вот револьвер положу на столе и буду стрелять всякого, кто подвернется…
— Что вы, паночку, белены объелись, что ли? И слушать-то вас страшно! — перекрестилась старуха. — Напейтесь святой воды, а то — не при хате згадуючи…
— Молчать! — рявкнул вне себя Короп.
— Тьху! — плюнула только старуха и молча удалилась в свою кухню.
Андрей Степаныч набросился на пироги и, налив стакан чаю с ромом для вдохновения, принялся за работу.