Осторожно сойдя со льда на присыпанную свежим снегом землю, она поспешила к сыновьям, которые уже успели снарядить большие, запряженные оленями сани. Пананто проводил ее взглядом и тяжело вздохнул. Упряжка Айнау весело зашумела, двинувшись на север. Женщина умело правила оленями, а ее мальчики бежали рядом. Младший сын остановился на вершине сопки, чтобы помахать старику рукой. Пананто ответил, весело подняв к небу руку… и медленно, бессильно опустил ее, стоило мальчику отвернуться.
***
Пананто никогда не считал себя слабым человеком, но после смерти жены ему как никогда в жизни хотелось лечь на землю и уснуть. Спать долгим, беспробудным сном, чтобы очнуться через много-много лет, подальше от серой земли, холодного ветра и колючего снега.
Глаза старика слипались, и он начинал клевать носом, но все же упорно подгонял собак и подбадривал себя, громко крича и прищелкивая кнутом. Только бы не остановиться… он понимал, что если остановится — присядет отдохнуть, опустится в мягкий снег — то никогда больше не поднимется.
Впереди простиралась заснеженная равнина, бесконечная, бескрайняя, как безоблачное небо. Пролети над ней птица, и кроме черной точки упряжки Пананто, пропахивающей в снегу след от далекого побережья, она не увидела бы больше ничего. Никакой жизни, никакого движения, кроме легкой поземки, белыми волнами стекающей с пологих верхушек сопок.
Пананто знал этот ветер. В считанные мгновенья он мог перерасти из неспособного и шерстинку потревожить дуновенья в дикую вьюгу. Но сейчас старик был рад буре, как старому другу. Она отгоняла сон, а именно сон для него означал верную смерть.
Мрачные тучи растопыренными клубящимися пальцами пересекли небосвод, и линия горизонта начала смазываться, сливаться с темнеющим небом. Ветер дико взвыл, поднял с земли волну снега и ударил в нарты старика.
— Эй, буря! — закричал Пананто, приложив ладони ко рту. — Хочешь мою жизнь? Забирай!
Буря отозвалась — взвыла и заволновалась, осыпая старика колючим снегом. Ветер был настолько сильным, что подхваченные им льдинки больно ранили лицо.
— Не хочешь?! — продолжил он, прикрывая лицо руками. — Тогда скажи, Буря, зачем мне жить дальше? Зачем?!
«…У меня больше нет жены, и уже не будет детей. Мой первенец утонул, когда ему не было и десяти. Второго моего сына убили в споре о китовой туше. Дочерей у меня не было, не будет и внуков. Зачем я жил? Ответь мне, Буря!»
Протяжно и тоскливо взвыл ветер. Собаки, обезумев от ужаса, сорвали постромки, вырвались из упряжки и бросились врассыпную, оглашая тундру диким лаем. Пананто спрыгнул с остановившихся саней и снова рассмеялся.
— Мне все равно! — заорал он, в ярости сжимая кулаки.
«Ты пришла слишком поздно, Буря. Нужно было поторопиться, нагнать меня, пока во мне горело радостное пламя жизни. Чтобы напугать меня, тебе нужно снова разжечь его. Но даже этого я не боюсь — я готов умереть, лишь бы на краткий миг, пусть даже предсмертный, почувствовать себя вновь сильным и здоровым — снова молодым. Поэтому, Буря, у тебя нет надо мной власти!»
Пананто раскинул руки и весело рассмеялся, ловя ртом снег. Его смех разнесся по тундре, подхваченный озлобленно стонущим ветром.
…И вдруг, к изумлению Пананто, снег перед ним закружился, затанцевал, и потоки ветра слепили из него огромное, высотой в три яранги человеческое лицо. Гигантские глаза-льдины устремились на маленького, съежившегося старика, а громадный рот раскрылся, намереваясь проглотить его.
Вновь голодным ребенком завизжал ветер. Пананто прижал к ушам руки, не в силах выносить этот пронизывающий, обдающий изнутри холодом крик. Вдруг сотканное изо льда и снега жуткое видение лопнуло, рассыпалось на тысячи кружащих, сверкающих осколков. Но жуткий крик не умолкал, и старику понадобилось еще мгновенье, чтобы осознать: кричал не ветер.
На месте, где только что возвышался чудовищный колосс, теперь лежал сверток белых медвежьих шкур. Приблизившись, старик склонился над ним и обнаружил завернутого в них ребенка. Мальчика не старше четырех лет. Увидев лицо Пананто, ребенок умолк, перестал кричать и с надеждой протянул к старику руки…
***
Шли дни, но весна не торопилась — и ледовая корка по-прежнему удерживала на берегу байдары. А в валкаране старика Пананто стояло непривычное веселье.
— На тебя смотреть приятно, — улыбнулась старику соседка Рытлина. — Помолодел даже…
Старик широко развел руки и звучно хлопнул в ладоши, показывая свою силу.
— Как назвал-то мальчика?
— Олененок.
— Хорошее имя, — одобрила соседка.
Он благодарно кивнул. Рытлина уже десять лет жила рядом с его валкараном. Она была намного младше старого Пананто. Несколько лет назад ее муж ушел в море охотиться на китов, да так и не вернулся. С тех пор Рытлина ждала его на берегу моря, на том самом месте, где оставил ее пропавший мужчина, и наотрез отказывалась уходить отсюда и снова идти замуж.
Рытлина утверждала, что знает, что ее муж не утонул, а скитается в далеких краях и не может вернуться к ней. Но однажды он найдет дорогу домой, и они снова будут вместе.