К ней приблизилась Джубилит, бледная, с ничего не выражающим лицом, и спросила:
— Это ты, Ойва?
— Я, Джубилит, — ответила старуха. — Дорогая, я знала, что ты придешь. Мое сердце исстрадалось по тебе.
— Он здесь?
— Да. Вернулся из путешествия. Ты найдешь его уставшим.
— Ему следовало бы быть здесь после того, что случилось, — заметила Джубилит.
— Он поступает так, как считает нужным, — резко сказала Ойва.
Джубилит поняла свою чудовищную бестактность, и во рту у нее сразу пересохло. Никому не полагалось критиковать поступки Ренна.
Она взглянула на Ойву и стыдливо закрыла глаза.
— Ничего, ничего, дитя мое, — успокоила ее старая женщина, дотрагиваясь до девушки рукой. — Ты огорчена чем-то… Ренн! Она пришла!
— Заходи, Джубилит, — послышался из дома голос Ренна.
— Он знает? Никто же не знал, что я приду!
— Он знает все, — сказала Ойва. — Иди, дитя. Джубилит вошла в дом. Ренн сидел в своем углу, и музыкальный инструмент теперь отсутствовал. В комнате, кроме подушек, ничего не было.
Ренн улыбнулся приятной и мудрой улыбкой.
— Джубилит, подойди поближе. — Выглядел он плохо, но сохранял спокойствие. Старик положил одну из подушек рядом с собой, и она медленно опустилась на нее.
Ренн молчал, и девушка сообразила, что он ждет, когда она заговорит первой. Тогда Джубилит произнесла:
— Отдельные вещи трудно понять.
— Верно.
Она сплела пальцы и спросила:
— И ничего не меняется?
— Всегда что-то меняется, — ответил он. — В свое время.
— Оссер…
— Скорее псе поймут Оссера.
Джубилит собралась с духом и продолжала:
— Этого «скоро» долго ждать. Я должна узнать сейчас.
— Раньше остальных? — мягко спросил Ренн.
— Пусть все узнают вместе со мной, — предложила она. Он покачал головой, и взор его потух.
— Тогда скажи только мне одной. Я сделаюсь частью тебя и буду общаться только с тобой.
— Почему тебе так не терпится? Девушка вздрогнула. Не от холода, не от страха, просто давно сдерживаемые эмоции выплеснулись наружу.
— Я люблю его, — медленно проговорила она. — А любить — значит охранять и защищать. Я нужна ему!
— В таком случае отправляйся скорее к нему, — посоветовал он, но она осталась сидеть, опустив длинные ресницы, и слезы потекли по ее лицу. Тогда Ренн спросил:
— Ты что-то еще хотела мне сказать?
— Я люблю… — Она вытянула перед собой руки, как бы охватывая этим жестом и Ренна, и дома, и деревню. — Я люблю людей… наш уют… как мы приходим и уходим, поем и играем… изготавливаем инструменты и одежду. Любить — значит охранять и защищать… мне нравится все это. Я люблю Оссера. Я могу его уничтожить, ведь он ни о чем не догадывается, и если решусь на это, то защищу вас всех. Если я встану на его защиту, то он уничтожит вас. Я не знаю, что мне делать, Ренн. Передо мной дорога, — сквозь слезы воскликнула она, — а по обе стороны пропасть, и не остановишься.
— И понять его — найти ответ?
— Иного выхода нет! — продолжала она изливать душу, с мольбой взирая на старика. — Оссер — сильный, понимаешь, Ренн… у него есть что-то такое, чего ни у кого из нас нет. Мы только что говорили с ним об этом. Это может изменить нас… сделать частью его. Своими руками он воздвигает город… и построит его на наших костях, если мы попытаемся помешать ему. Он хочет снова сделать нас великими… говорит, что однажды мы были ими, но потом все растеряли.
— По-твоему, величие заключается в городах-башнях и машинах-птицах?
— Откуда тебе известно про них? Величие… Не знаю, не знаю, — плача, пробормотала она. — Я люблю его, и он хочет построить город, подобного которому у нас не было. Он сумеет, Ренн? Как ты считаешь, а?
— Смог бы, — спокойно ответил Ренн.
— Сейчас Оссер в деревне. С ним те, кто возводит башню. Они дрожат от страха, ненавидят его, но боятся уйти. Он направил в дальние деревни, поселки гонцов с вестью, чтобы завтра с утра народ собирался у подножия гор для закладки города. Он хочет за сто дней построить дом, в который мы переселимся из деревни. Пригрозив, что сожжет ее. Но зачем… зачем, Ренн?
— Затем, чтобы мы почувствовали его силу и уступили ему. Человек, который в состоянии переселить из одного места в другое целую деревню за сто дней ради демонстрации своей силы, действительно, способен на невесть что.
— Что же нам делать?
— Я думаю, утром мы отправимся к горам и примемся строить.
Джубилит встала и направилась к двери.
— Теперь я знаю, что делать, — прошептала она. — Больше я не буду стараться понять. Я просто буду помогать — Да, иди, — попрощался с ней Ренн. Скоро ты ему будешь очень нужна.
Джубилит и Оссер стояли на парапете, любуясь кровавыми предрассветными всполохами на небе. Красное солнце вот-вот должно было встать; белое уже поднялось, и теперь его резкие причудливые тени покрыли землю. В роще небесных деревьев весело щебетали птицы, а в ее глубине глухо ухали летучие мыши с размахом крыльев в семь футов, укладываясь спать.
— Допустим, они не придут? — засомневалась она.
— Еще как придут, — мрачно заверил он. — Джубилит, а что тебя привело сюда?