Рассказы 1960-80-х годов

Мы пошли в Измайловский парк, где в летнем кинотеатре еще шел «Большой вальс». Катарина его очень любила. Особенно то место, где вдруг странный, гибкий, как хлыст, человек в клетчатом сюртуке пролетал по столикам кафе на эстраду и взмахивал длинными руками.

— Я люблю тебя, Вена! — вскрикивал он высоко и пронзительно.

И в ответ ему вскрикивали смычки:

— Горячо, неизменно...

На экране взлетали вверх белые рукава. Летели в танце высокие женские ноги. Пол качался, как в бурю, и волны юбок плескались пеной кружев. А высокий певец на эстраде все махал руками и пел, пел, сверкая из-под усов белыми зубами, и изгибался в такт Большому вальсу.

— Мое чувство нетленно... Я в Вену влюблен...

И горячие женские глаза глядели с экрана хмельно и тревожно.

Потом толпа вываливала из дверей кинотеатра на горячий асфальт, люди толкались и смеялись, и гремел в репродукторах гимн старой веселой Вены, где еще и слыхом не слыхали о фашистах.

Держась за руки, мы шли по песчаной дорожке, которая вела туда, где среди зелени деревьев искрился и плавился измайловский пруд и колыхались лодки.

Мы услышали крики издалека.

— Лешка!..

Группа ребят и девочек стояла на дорожке с велосипедами и махала руками.

— Это наши, — сказал я. — Пойдем к ним.

Мы подошли к ребятам.

— Мы твой велосипед пригнали, — сказали они.

И унеслись по шоссе.

Мы с Катариной пошли по дорожке. Она погладила никелированный руль.

— Как покататься хочется! — сказала она.

— На.

— Я не умею.

— Эх, ты!

— У меня никогда не было велосипеда.

— А-а...

Мы пошли, держа велосипед с двух сторон.

— Знаешь что? — говорю я. — Прости меня, я дурак. Знаешь что? Давай я тебя на раме покатаю, хочешь?

Катарина радостно кивает головой.

Я подвожу велосипед к скамейке. Она встает на скамейку и садится на раму, свесив ноги в одну сторону. Я разгоняю велосипед. Катарина вцепилась в руль и смотрит вперед. Я вскакиваю на седло и выезжаю на дорогу. Рядом с моей щекой — горячая щека девушки.

Шоссе идет чуть-чуть в гору, и я с усилием кручу педали. Я тяжело дышу. Велосипед катится медленно. Мы едем молча.

— Катарина, я тебя... — говорю я, — давно хочу спросить...

Дорога ползет нам навстречу.

— О чем? — спрашивает Катарина.

— Откуда ты знаешь русский язык? — спрашиваю я бодрым голосом.

— А-а... — говорит Катарина и переводит дух. — Его мой папа знает с молодости.

— Как с молодости? — удивляюсь я.

— Он в России в плену был. А потом в Интернациональной бригаде.

— Это же в Испании Интернациональная бригада.

— Нет. Сначала в России была.

— Я не знал, — говорю я. — Значит, первая?

— Нет, — говорит Катарина, — первая в Парижскую коммуну была. В ней русские участвовали.

Из последних сил я жму на педали. Мы поднимаемся в гору.

— Ты все знаешь, — говорю я.— А я ни хрена. Учусь-учусь — и все ни хрена... Ну теперь буду читать только нужное. К черту всякую технику!

— Не смей,— тихо говорит Катарина и поворачивает ко мне лицо.— Если ты меня... уважаешь, не смей.

Лицо Катарины очень близко от моего лица, и мне трудно управлять велосипедом.

— Ты очень много знаешь, — говорит Катарина. — Это я ни... ни хрена не знаю.

Эх! Вы бы послушали, как она осваивает новые слова! Помереть можно было, до чего у нее это здорово получалось!

— Если б не ты, я бы радисткой не стала... второго класса.

— Радисткой, — говорю я. — Это для детей.

Она внезапно отворачивается, опускает голову, будто я сказал что-то недозволенное.

— Все люди где-нибудь участвовали, — говорю я. — Видели настоящую жизнь. Один только я, как пентюх.

Наконец гора окончилась, и начинается спуск. Велосипед набирает ход.

— Знаешь, как я тебе завидую... — говорит Катарина. — Эх, ты!

— Прости меня, я дурак.

Мы мчимся под гору по гладкому Измайловскому шоссе. Деревья и заборы дач проносятся мимо, сливаясь в мутную полосу.

— Я тебя люблю, — говорю я. — А ты?

Шоссе летит на нас серой лентой.

— А ты?.. — повторяю я.

Волосы Катарины отдувает ветром мне в лицо, и я плохо вижу.

Наверное, ее тревожит мое тяжелое дыхание, и она пытается соскочить с велосипеда. Но Катарина в кольце моих рук, лежащих на руле. Руль начинает вихлять, и объятие становится сильнее. Впереди я вижу наших ребят. Они стоят у дороги.

— А ты?.. — настаиваю я. — Скорей...

Катарина дрожит и нащупывает носком туфельки переднюю вилку.

Дзинь!.. Вылетают четыре спицы. Я жму на тормоз. Велосипед останавливается на самом краю кювета... Я опускаю руки, и Катарина соскальзывает на землю. Мы стоим тяжело дыша и не глядим друг на друга.

Подбегают ребята.

— С ума сошли?! — кричат они.— Чуть не расшиблись!

Девочки окружают Катарину. Кто-то из ребят наклоняется к колесу.

— Четыре спицы, — говорит парень. — Теперь не поездишь. У тебя что, тормоз отказал?

— Да, — устало отвечаю я.

Постепенно страсти утихают, и мы все движемся по дорожке, ведя в руках велосипеды. Мы с Катариной идем последними. Некоторое время мы молчим. Потом я снова говорю:

— Ты мне ничего не сказала.

— Я скажу, Алеша...

— Когда?

— Приходи сегодня вечером к нам, — говорит Катарина.

Краус открыл дверь и увидел меня, нарядного и причесанного.

— А-а, — сказал он, — это ты...