Рассказы

В одно прекрасное холодное осеннее утро, когда к нашей школе подкатило три «ЛИАЗа», наши лица радостно засветились на фоне пробуждающегося оранжевого светила. «Ура-а! Домой!!» – читалось в каждом лице. Наконец, когда сборы подошли к концу и все студенты расселись по автобусам, мы машинально бросили прощальный взгляд на наше ветхое глинобитное сооружение, на целых три месяца приютившее нас под своей скромной крышей и воспринимавшееся уже нашим сознанием, как ещё один родной кров. В груди, непонятным образом что-то сжалось и защимило. И тут, один из ребят, указывая пальцем на окна нашей комнаты, воскликнул:

– Смотрите, смотрите: «сын полка»!

Все мгновенно прильнули к окнам автобуса.

По пустому заброшенному классу печально брел симпатичный черноволосый мальчишка, с огромными жгучими как смоль глазами, понуро опустив голову. Посреди комнаты, он вдруг остановился, постоял немного в раздумье, а потом поднял свои красивые глаза и глянул сквозь окно, туда, где стояла вереница автобусов. После чего, он вяло поднял руку и помахал нам. По его грязной щеке медленно сползла крупная прозрачная росинка, ослепив нас, на короткое время, лучиком, отразившимся от солнца. Не смея что-либо произнести, мы молча взирали на эту душераздирающую картину. К горлу подкатил комок.

Внезапно, тишину морозного утра прорезал тоскливый сигнал головной машины, и колонна тронулась, оставляя позади себя хлопок, школу и хрупкого смазливого мальчонку, который с каждой секундой стал всё уменьшаться и уменьшаться, пока, не превратившись в маленькую черную точку, не растворился и не исчез… совсем.

Что такое не везёт…

– Ты чего, это себе, такое позволяешь, а!? – сурово начал директор. – Хрен вырос, что ли?

Я стоял, тупо опустив голову и, не находя слов в свое оправдание, мучительно разглядывал затейливый орнамент красного бельгийского ковра, раскинутого посередине кабинета.

– Тебе что – мало было «своих»? Ладно, там – кого-нибудь из братских стран. Но – из ФРГ!? Ты хоть, представляешь себе – чем это пахнет?

Я представлял. Сегодня я уже прекрасно осознавал и каялся о случившемся, поскольку, в лучшем случае меня ждал выговор, ну а в худшем… О худшем думать не хотелось.

Кроме шефа и меня, в кабинете находился также один из руководителей службы безопасности «Интуриста» – пожилой и многое повидавший на своём веку ака-Борис. Все его звали именно так. Никто не знал ни настоящей его фамилии, ни – отчества.

– Ну, ладно, – доверительно наклонившись ко мне и сузив свои маленькие хитрые глазки, лукаво прошептал старый мент – сколько «палок» кинул? Только честно, между нами?

«Ага: так я тебе и сказал…» – подумал я и представил – как ликует сейчас душа ветерана.

– Да не было у нас ничего.

– Ты кому сказки рассказываешь: твой друг давно уже всё нам рассказал? – В обычной нашей среде это называлось «брать на понт», то есть, заставить расколоться. – Мы же, о тебе беспокоимся, дурачок! Подумай о родителях! – вкрадчиво льстился ко мне «хитрый лис», продолжая свою обработку.

И в самом деле: было нечто такое в повадках и во всем его облике, что напоминало это дикое животное. Это был прирожденный мент. Иногда мне даже казалось, что он родился в форме, – представить его в обычной одежде не приходило в голову никому.

Являясь грозой не только хулиганов, но и обычной молодежи, которая вела себя (по его мнению) слишком развязно и вызывающе, он не мыслил себя вне милиции. Это был, своего рода, бухарский «Анискин». Причем, совпадало всё: и должность и звание. Отличие состояло лишь в его фирменных усиках «а ля фюрер», с которыми он никогда не расставался, да ещё, пожалуй, сказывался южный темперамент: его неуёмной энергии мог позавидовать любой выпускник высшей школы милиции. В своём деле он был супер-профессионалом. От него бесполезно было скрываться и прятаться: у него был дьявольский нюх и врожденное ментовское чутьё.

Самым излюбленным его занятием было – застукать какую-нибудь парочку в кустах и, осторожно подойдя на цыпочках, хрястнуть по голой заднице своей неразлучной резиновой дубинкой. Это был пик блаженства. Смотреть, как насмерть перепуганные молодые люди, лишившись дара речи, спешно пытаются натянуть на себя штаны. Ради такой картины, несомненно, стОило идти в милицию.

И сейчас, в кабинете директора ресторана, он всячески старался «вывести меня на чистую воду», искренне сожалея о своем промахе, пытаясь взять реванш за вчерашнее. Ещё бы: впервые «Акела промахнулся…»

Отчасти я был даже рад, что дело дошло до моего шефа, потому что это означало только строгую взбучку на виду у начальства гостиничной охраны и «отеческое внушение», когда мы останемся с ним наедине – «дурень, ты этакий: гуляй, но с умом, чтоб не застукали…»