Рассказы

Она держала в руках еще один скафандр и протягивала ему. Его собственный скафандр с личным номером. Других скафандров в ее руках не было. Знала, что будет один. Ах, какой молодец…

Гудков натянул скафандр, застегнул молнию на груди. Быстро, но без спешки. Опустил на голову пнем. Она уже открывала внешний люк. Воздух со свистом рванул в пустоту. Этакий микровзрыв. Теперь внутреннюю дверь не откроешь никакой силой. Ничего, пусть глазеют на небо изнутри. Все равно в кабине только два места…

Придерживаясь за край дверного проема, Гудков шагнул наружу. Звездная ночь, но вот он, катер, освещен нацеленным на нет прожектором. Кто включил прожектор? Ясно, кто. Все предусмотрела.

Он сильно оттолкнулся нова от края проема и полетел к катеру. Попал в невидимый луч прожектора, весь засиял. Его тут же накрыла тень девушки.

Она догнала его, пролетела совсем близко, вышла вперед. Стройная даже в скафандре. Не все люди в скафандрах выглядят одинаково, понял он вдруг. Летела впереди, тоненькая, стройная, длинноногая. Луч сверкал на ее одежде. Быстро идет, уверенно. Долетит без коррекции. Молодец. Тренировка, великая вещь… Наверняка бывала на Фобосе.

Его собственная тень на нее не падала, шла мимо. Впрочем, у него уже вообще не было тени. Он погрузился в темноту, шел вне луча. И, следовательно, летел сейчас не к катеру, а чуть мимо. Ничего, дело поправимое…

Он достал газовый пистолет. Она уже подлетала к катеру. Он выстрелил назад не глядя. Никого там нет, просто не может быть. Он снова вплыл в луч, скафандр засверкал. Она ждала его, крепко ухватившись за шасси катера. Он подплывал к ней прямо, протянул руку. Она протянула свою. Их ладони встретились. Рука девушки была сильной, легко погасила инерцию его движения. Сама она даже не сдвинулась с места.

Он отнял руку, взялся за затвор люка. Крышка легко откинулась: и внутри, и снаружи — вакуум. Он пропустил Наташу вперед, нырнул следом за ней в темноту кабины, закрыл за собой люк. Теперь они были здесь, у нет дома. Она уже пристегивалась в кресле стрелка, в котором только вчера сидел психолог и которое целых два месяца до этот пустовало. С ума сойти. Он занял свое место, дал наддув кабины, врубил аппаратуру и пристегнулся. И посмотрел на часы. Всего две минуты назад он еще скучал в астрономическом отсеке. Неплохой результат, хотя и не рекорд…

Он отстегнул шлем, откинулся в кресле. Наконец-то начиналась работа. Его работа, в которой он был профессионалом.

Цель он нашел сразу. Светящаяся точка заметно раздулась, стала светящимся шаром с темным ядром в центре. Не только потому, что прошли уже две минуты. Она раздулась не сама, ее увеличили видеолокаторы. Они взяли ее сразу, как только включились. Вышколенные локаторы. Знают свое дело. Что им брать еще, если не эту цель…

Она чуть заметно пульсировала. Он глянул на цифровой индикатор и мысленно присвистнул. Цель плясала на месте, скорость пляски была сумасшедшей. Такую никогда не получишь по записи координат. При дифференцировании все усредняется напрочь.

— Мы… полетим? Правда? — нарушила молчание девушка.

Гудков бросил взгляд в ее сторону. Только один. Нельзя отвлекаться во время работы. Она сидела совсем рядом, шлем отброшен на спину, темные волосы рассыпаны по плечам. Только силуэт в темноте, как призрак. Но если протянуть руку, можно потрогать. Женщина в этой кабине. С ума сойти…

— Да, Наташа, — мягко сказал Гудков. — Сейчас полетим.

— Только не надо стрелять, — тихо попросила она.

Его руки работали сами, будто манипуляторы с автономным управлением. Катер резко втянул шасси и повис в метре над поверхностью планетки. Падать с этой высоты он будет десять секунд и врежется в камни со скоростью один километр в час — на необычном для себя языке сообщило табло. Сумасшедшая скорость, почти как у торопящейся черепахи. Но катер не успеет упасть, никто ему не позволит…

Плотная плазменная струя обожгла камень под днищем катера и, отразившись, хлестнула его вдогонку. Он взмыл в небо, сворачивая к цели. До нее было 10 километров, но цель стала уже другой.

Все было так, как рассказывал Штуб.

Они быстро приближались к бледному огню в небе, горевшему мерцающим мертвым светом, а он на глазах деформировался. Терял сферическую форму, удлинялся, на какое-то мгновение стал похожим на дирижабль, но продолжал расти, превращаясь в толстую длинную колбасу. Она светилась тем же мерцающим светом, удлинялась и извивалась — Гудков это видел. Она была бесплотной — он это чувствовал. Она была живой — он это знал.

Она играла: причудливо изгибалась и при этом пульсировала. Ее свечение разгоралось, тускнело и опять разгоралось. Сквозь нее просвечивали звезды. Она укорачивалась и удлинялась — иногда вдруг становилась короче на сотню метров, и тут же вновь возвращалась в прежние габариты. И все время то уменьшалась, то увеличивалась в диаметре — словно кольцевые волны мертвого света бежали по ее цилиндрической поверхности. А внутри, как спинная струна, извивалась длинная непрозрачная сердцевина.

Она действительно напоминала колоссальную медицинскую пиявку или дождевого червя-выползка.