Рассказы

Три раза среди ночи он слышал доносившийся до него из лесу зов верной Серой волчицы и каждый раз отвечал ей. Перед рассветом она подбегала к лагерю. Он уловил ее запах, когда она находилась к нему с наветренной стороны, и он тосковал и скулил на конце своей цепи, рассчитывая, что она подойдет к нему и ляжет рядом с ним. Но Радисон задвигался в своей палатке, и она убежала. Когда он вышел, то лицо у него как-то сразу осунулось и глаза были красны. Кашель был уже не такой громкий и не такой мучительный. Слышалось какое-то храпение, точно внутри у него за эту ночь что-то произошло, и, прежде чем вышла из палатки молодая женщина, он то и дело хватался руками за горло. Когда она увидела его, то побледнела. Беспокойством засветились ее глаза. Когда она обняла его за шею руками, то он засмеялся и нарочно закашлял, чтобы показать, что все обстояло благополучно.

– Ты видишь, что кашель не стал сильнее, – сказал он ей. – Он только утомляет. После него всегда краснеют глаза и делается слабость.

Было холодно, пасмурно, и затем последовал угрюмый день, сквозь который пробивались вперед Радисон и Казан, впрягшись оба вместе в сани. Иоанна следовала сзади. Раны уже не беспокоили больше Казана. Он тянул из всех сил, а на это он был мастер, – и человек ни одного раза не ударил его плетью, а только гладил по голове и по спине одетой в рукавицу рукой. День становился все мрачнее и мрачнее, и в верхушках деревьев уже стал завывать начинавшийся шторм.

Темнота и наступление бури не побудили Пьера Радисона раскинуть палатку.

– Мы должны добраться до реки во что бы то ни стало, – то и дело повторял он самому себе. – Мы должны дойти до реки, мы должны дойти до реки!

И он побуждал Казана к еще большим усилиям, тогда как его собственные усилия к концу пути становились все слабее и слабее.

Совсем уже разыгралась буря, когда Пьер остановился, чтобы развести наконец огонь. Белыми, сплошными массами повалил вдруг снег, и такой густой, что не стало видно деревьев за пятьдесят шагов, Пьер посмеивался, когда в страхе к нему прижималась с ребенком Иоанна. Он отдохнул всего только один час, а затем снова запряг Казана и сам перекинул себе через плечи постромки. В молчаливом мраке, походившем на ночь, Пьер все время посматривал на компас, и наконец, уже почти к самому вечеру, они вышли из леса и перед ними раскинулась широкая долина, на которую с торжеством указал рукой Радисон.

– Вот и река! – воскликнул он ослабевшим, хриплым голосом. – Здесь уже мы можем отдохнуть и переждать непогоду!

Он раскинул палатку под широкими ветвями сосны и стал собирать сучья для костра. Иоанна помогала ему. Когда они вскипятили кофе и поужинали мясом и сухарями, то Иоанна ушла в палатку и там бросилась в изнеможении на жесткую постель из можжевельника, прижала к себе ребенка и укрылась вместе с ним шкурами и одеялами. В этот вечер она не сказала Казану ни единого слова. И Пьер был рад, что она так устала, что не смогла долее сидеть у костра и разговаривать. А затем…

Быстрые глаза Казана следили за каждым его движением. Он вдруг поднялся с саней, на которых до этого сидел, и направился к палатке. Отведя в сторону ее полу, он просунулся в нее головой и плечами.

– Ты спишь, Иоанна? – спросил он.

– Почти, папа… Ты хочешь войти? Так входи скорее!

– Вот докурю… А тебе удобно?

– Да. Только устала… И спать хочется…

Пьер тихонько засмеялся и в темноте схватился за горло.

– Мы уже почти дома, Иоанна, – сказал он. – Это наша река – Малая Бобровая. Если бы даже я и покинул тебя одну, то ты одна бы могла в эту же ночь добраться до нашего дома. Всего только сорок миль. Ты слышишь меня?

– Да… Знаю…

– Сорок миль… И все время надо держаться вдоль реки. Ты не сможешь сбиться с дороги, Иоанна. Только остерегайся, как бы не попасть в полыньи на льду.

– Разве ты, папа, не хочешь спать? Ведь ты же устал и болен!

– Да… Только вот докурю. Напомни мне завтра, Иоанна, о полыньях на льду. Я могу об этом позабыть. Так не забудь же: полыньи на льду!.. Полыньи!

– Хорошо…

Пьер опустил полу и возвратился к огню. Он едва держался на ногах.

– Прощай, приятель! – обратился он к Казану. – А хорошо бы довести этих двух бедняжек до дому!.. Только бы еще два денька!.. Всего только сорок миль!.. Два денька!..

Казан дождался, когда он вошел в палатку. Он всей своей тяжестью натянул конец цепи, пока наконец ошейник не сдавил ему дыхание. Ноги и спина у него напряглись. В этой палатке, куда ушел сейчас Радисон, находились так же и Иоанна с ребенком. Он знал, что Пьер не причинит им вреда, но знал также и то, что вместе с Пьером Радисоном вошло туда к ним и нечто ужасное и неизбежное. Он хотел, чтобы мужчина оставался снаружи, у огня, где он, Казан, мог бы лежать спокойно и наблюдать за ним.