Рассказы

Людвиг Кат прибыл в Россию недавно и ничего о ней не знал, кроме того, что здесь живут полудикие народности и они годятся лишь для того, чтобы быть рабами. Капитану еще до отъезда на фронт говорили, что в Донбассе в немцев стреляет каждая хата, каждый куст и войска интервентов несут большие потери. Людвиг Кат не верил этим рассказам и решил доказать, что только он умеет обращаться с дикарями так, как они того заслуживают. Вот почему он взял с собой в Чертовяровку… духовой оркестр. Он рассудил очень просто: дикари любопытны, их можно увлечь игрой на губной гармошке или дудочке. Людвиг Кат думал, что завоюет доверие русских углекопов и без кровопролития добьется, что они спустятся в шахту и станут добывать уголь для дорогой его сердцу Deutschland[3]. Смекалка же капитана будет оценена начальством, и — чем черт не шутит, — может быть, сам кайзер наградит его Железным крестом!

Капитан полагал, что звуки музыки привлекут прежде всего детвору, потом выйдут девушки, за ними парни-шахтеры. Откроются танцы, и когда все соберутся, он, Людвиг Кат, сумеет объяснить им, как нужен уголь великой Германской империи.

Но как ни дули солдаты в трубы, звуки веселого танца эхом отдавались в заброшенных улочках шахтерского поселка.

— Играть громче! Что они, оглохли?

Оглушающе грохал барабан, лязгали литавры, но ни одного лица не показалось в подслеповатых окнах землянок.

Капитан рассердился:

— А ну, сыграйте им на тех инструментах, которые для них более понятны!

Пулеметы хлестнули по окнам ливнем пуль. Жалобно зазвенели стекла, кое-где вскинулось пламя, но ни один шахтер не показался на улице.

— Не может быть, чтобы здесь не было ни одной души! — вскричал Людвиг Кат.

Он приказал солдатам пройтись по дворам со штыками наперевес. Но там действительно никого не оказалось: валялись опрокинутые табуретки, простреленные кастрюли. Тишина таилась в темных углах.

Капитану почудилось, будто солдаты смеются над ним. Он ощутил неловкость, велел оркестру убраться ко всем чертям, а сам верхом на коне повел отряд к шахте.

Но и тут было пусто. Угрюмо чернел копер, возвышаясь над кирпичным зданием шахты. С подъемных колес безжизненно свисал перерезанный кем-то стальной канат.

Вход в здание был завален вагонетками, обломками ржавых рельсов, столбами крепи, скатами от шахтных вагонеток.

Ничего живого не было вокруг, лишь одиноко прыгали по железу воробьи и своим звонким чириканьем еще больше подчеркивали заброшенность шахты.

Отряд остановился. Конные спешились. Пешие сняли винтовки. Людвиг Кат заметил на одной из вагонеток лоскут белой бумаги, словно прилепленный специально для него и его солдат. Капитан подозвал переводчика и сначала с удивлением, а потом с негодованием выслушал содержание непонятного и оскорбительного воззвания, обращенного неизвестно к кому.

«Социалистическое отечество в опасности!

…Немецкое правительство… явно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы — банкирам, власть — монархии…

Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности…

Всем Советам и революционным организациям вменяется в-обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови…

Да здравствует социалистическое отечество!

Совет Народных Комиссаров».

— Wer hat dieses verfluchte Papier gehaugen? [4]

Солдаты молчали. Капитан приказал растащить баррикаду, и едва те кинулись выполнять приказ, как в тишине, откуда-то из-под крыши, раздался спокойный голос:

— Эй, не трожь баррикаду!

Капитан выхватил револьвер, но, не зная, в кого стрелять, вертел головой, оглядывая молчаливое здание шахты, и никого не видел.

— Hände hoch![5] — скомандовал он по-немецки и прибавил единственно известное ему русское слово: — Вале-зайт!

— Я тебе вылезу, — отозвался все тот же голос, и раздался выстрел.

У капитана слетел картуз. Людвиг Кат испуганно присел за вагонетку.

— Soldaten, dort sind die Roten![6]

Прячась за укрытиями, солдаты подползли к баррикаде, но невидимый человек снова открыл огонь.

Немцы растерянно выглядывали из-за укрытий. И опять где-то близко, а где — никто не мог понять, послышался голос:

— Слышь, кайзер, чего сховался? Вылазь, я в тебе дырку сделаю.

Людвиг Кат выстрелил по голосу. Ему никто не ответил. Он выстрелил еще раз.

— Кобыле под хвост стрельни! — ответил голос, но уже не сверху, а справа, будто бы из окна, что зияло пустой глазницей.