Рассказы

Маду вскакивает и быстрым шагом направляется к скалам. Это метрах в пятидесяти от нас. Минуты на три он пропадает за скалой. Тишина. Только чайки кричат, как быстро прокручиваемая пленка. Маду возвращается умиротворенный и с хитрым огоньком в глазах. Походка, мимика, жесты у него королевские, даже имперские. Главная нота — снисхождение к нам и ко всему миру. Мир существует лично для Маду. Это ясно.

— Ладно, — говорит он, — четыреста девяносто.

Насколько же он русский, этот Маду! Ну чем наша торговля отличается от спора гоголевских мужиков, доедет ли колесо до Казани?

— Так и быть, мы согласны, — говорю я. — За год мы накопим четыреста восемьдесят долларов. И они твои. Только не забудь про траву.

— У Маду хорошая память. Четыреста восемьдесят пять.

— Согласны.

Пауза. Чего-то мы не понимаем. Этот разговор разве не окончен?

Нет. Маду задумчив.

— Собирать «траву ста сыновей» нелегко. Она растет на горе Шаманов (мхатовская пауза).

— Там много змей. Однажды змея укусила Тото. Тото не вставал всю весну.

Пауза. Более, чем мхатовская.

— Как Маду скажет Тото, чтобы он шел за «травой ста сыновей»? Он не может сказать: «Тото, вставай и иди на гору Шаманов, потому что Маду так хочет». Тото рассмеется Маду в лицо и скажет: «Маду хитрый. Он хочет, чтобы Тото укусила змея».

Пауза. Вахтанговская.

— Ха-ха! — скажет Тото.

Снова пауза. Уже затрудняюсь определить какая. Как это понимать? Нам, что ли, к змеям лезть на гору Шаманов вместо этого Тотошки?

— Тото будет долго смеяться. И позовет Мбембу вместе посмеяться над бедным Маду. Потому что это очень-очень нелегко — собирать «траву ста сыновей» на горе Шаманов. У Тото тяжелый бизнес.

Интересное кино. А мы-то при чем?

— Когда у коровы хотят взять молоко, ей сначала дают травы, — говорит Маду.

А, вот оно что! Молодец, Маду. Лобовая атака. Прямо Покрышкин.

— И сколько же травы хочет твоя корова?

— Много травы — хорошее молоко.

— Ага. А не рановато ли ты хочешь накормить корову?

— Если корова вышла на траву, она должна есть.

— Много?

— Средне. Как все коровы.

Снова — неопределенное взбивание подушки.

— Говори.

— Если Маду скажет Тото: «Тото, вот тебе триста долларов, иди и собирай „траву ста сыновей“», — Тото не будет смеяться.

— Да… Думаю, Тото будет плакать от счастья.

— Тото не будет плакать. Он спокойно возьмет деньги и не будет бояться змей.

Они ему сердце согреют.

— Нет, Маду. Ты, конечно, извини, но триста долларов — это многовато.

— Маду может попробовать договориться с Тото за двести девяносто пять.

У Маду пятеричное мышление, по числу пальцев на руках и ногах.

— Дорогой Маду, к сожалению, мы не можем дать тебе даже пяти долларов, — говорит слегка озверевшая «Его жена». — Даже одного. Понимаешь? Это странно — отдать тебе кучу денег просто так на год. За какую-то траву. Которая нам к тому же не нужна. И потом подумай: приедем мы или нет? Приедешь ли ты? За год может все измениться.

На лице Маду боль. Он как бы говорит: «Эх, Его жена, Его жена, такую песню испортила!» Маду смотрит на море. Бормочет себе под нос что-то подкожное, гвинейское. Потом произносит. С мейерхольдовской экспрессией:

— Когда Маду приедет в Уасу, его обнимет жена. И его обнимут шесть детей. Они теплые. Маду ляжет на пол, и шесть маленьких детей будут ползать по Маду, обнимать Маду и целовать Маду. Это хорошо, когда дома много детей. Они теплые.

Хорошо, конечно, особенно если десять месяцев в году их, теплых, не видеть.

— Маду уговорит Тото без денег.

Вот это правильно.

— Но Шеф-муж и Его жена за это купят у Маду тамтам. Он недорогой.

Еще тамтама нам не хватало! Начинается торговля. Причем она изначально ведется с тем условием с нашей стороны, что тамтам нам категорически не нужен и мы его не купим не только за пятьсот долларов, но и за пять. Торговля продолжается четыре дня. Приемы, используемые Маду, удивительны. Мы узнаем, что звук тамтама действует почти так же, как «трава ста сыновей» (которая нам не нужна). Что если тамтам стоит в доме, то дом никогда не сгорит. Что внутри тамтама живет добрый дух Уампу-Таки. Что Уампу-Таки — добрый синий человечек с большим желтым животом — отгоняет грозу, успокаивает разбушевавшиеся кишечные газы, прибавляет жирности материнскому молоку, отбивает память сплетницам, лечит женщин от худобы, делая их бедра полными, как ствол пальмы («Сейчас я приду!»), и, наконец, делает запах мужского пота особенно привлекательным для красавиц. Что, когда колдун из восточного квартала бьет в свой тамтам, весь Уасу радостно смеется и влюбленные немедленно уединяются в пальмовых рощах («Сейчас я приду!»). Ну и так далее.