Рассказы 13. Дорога в никуда

– Сырость утр да вечный гнус, – подумав секунду, поддакнул Тычок. Пес его знает, откуда в нем взялась эдакая поэтичность. Перстень, небось, подъял над обыденностью. – Да не оскудеют твои струн… эм-м… песни.

– Клянусь арфой Прекраснейшей! – изумился менестрель. – Вот уж не ожидал такого полета! Не иначе сама судьба одарила меня изысканным собеседником!

Надо было что-то ответить, но у Тычка как-то выветрились нужные слова, и он лишь скромно кивнул, присаживаясь неподалеку.

– Притомились мои ноженьки, – вздохнул он. – Эк ведь пакость какая…

Лютнист сочувственно покивал и устремил беспечный взор в небеса.

– Меня зовут Аллонель, – поведал он. – С кем имею счастье встречи?

– Э… – замялся Тычок. – Аллотык. К твоим услугам.

Ведь если начинаешь новую жизнь, почему бы не начать с достойного имени, как у большинства нормальных людей? Свое имя – если оно было именем, а не ехидной кличкой времен полубеспамятного невольничьего детства – Тычку никогда не нравилось: не он его выбирал, да и вовек бы не слышал. Аллотык, впрочем, ему тоже не особо понравился.

– Почти тезки, – с улыбкой пропел Аллонель. Он потянулся за лютней, пристроил ее на колене и тихо заиграл легкий, ненавязчивый мотивчик. – Я вижу, тебя что-то тяготит, друг мой. Поведай свою печаль.

– О… – подивился новоявленный Аллотык. – Ты прав, э… мудрый Аллонель. Я долгое время бьюсь над неразрешимым вопросом.

Менестрель обнадеживающе кивнул.

– Меня вдруг заинтересовало, для чего живут люди? Ты не знаешь?

– Ну-у… – лютнист снова принялся разглядывать облака, – разве ж он неразрешимый? Тут нет секрета. Любой мужчина живет ради того, чтобы найти женщину и сделать ее счастливой.

– Ух ты! – восхитился Аллотык и тут же припомнил давешнюю рыжую бестию. – А если я уже… того… осчастливил?

Аллонель взглянул на собеседника повнимательней.

– Если ты уже преуспел, друг мой, то о тебе скоро начнут слагать песни. Как ее зовут?

– Э… кого?

– Даму твоего сердца. Какие у нее глаза, с чем ты сравнил бы ее голос?

– Кхе… – У настоящего мужчины вдруг запершило в горле. – Эм-м… ее имя?..

Врать не хотелось. Новая жизнь как-никак. Проклятье, почему он не спросил ее имя? Она-то сразу поинтересовалась. О Творец, и этот, главный в его жизни блин вышел комом. Какой теперь смысл темнить?

– Я не спросил ее имя, – сокрушенно вздохнул он. – Да и не собирался. Видно, она меня делала счастливым, а не я ее.

Мелодия вдруг неуловимо изменилась. Теперь лютня звучала с легкой грустью.

– От верного слова и сердце прозрело, – задумчиво пропел менестрель. – Светлый ты человек, Аллотык.

Тычок будто лимон раскусил. Сморщился, голову скривил:

– Не Аллотык, – буркнул он. – Тычок меня зовут.

– Доброе имя, – кивнул Аллонель. – И добрые мысли. А чем ты занимаешься помимо того, что бродишь по белу свету?

– Предсказаниями.

Лютня смолкла. Аллонель смотрел на Тычка с некой укоризной и разочарованием.

– И что, сбываются?

– Мои всегда сбываются.

Менестрель иронично хмыкнул:

– Я готов поставить свою лютню, что человеку – если он не колдун – не дано знать грядущего.

– Я не колдун, но грядущее вижу, – виновато вздохнул Тычок, а затем вдруг лукаво прищурился. – Побереги свою лютню. Можешь поставить штиблеты, коли не жалко.

Он сжал кулак и с ехидной миной подпер им щеку. Аллонель испытующе взглянул на тускло блеснувший, выставленный на всеобщее обозрение тонкий перстень.

– И поставлю, пожалуй. Предскажи грядущее.

Тычок изменился в лице. Ему стало стыдно.

– Не надо, я пошутил.

– Ты не умеешь предсказывать?

– Умею.

– Так предскажи. Я хочу увидеть невозможное.

Тычок сокрушенно вздохнул. О Творец, очередной блин грядущего снова комкался непотребством, осталось лишь слово сказать. Почему у него все всегда получается наперекосяк?

– С вон той сосны, – мотнул он головой, – сейчас сбежит белка, схватит шишку и залезет обратно.

Менестрель молчал. Та сосна росла за спиной предсказателя, и он никак не мог видеть шустрого зверька, который и правда изредка мелькал среди ветвей. Белка как по команде перепрыгнула на нужную сосну, метнулась на землю, замерла на мгновение, цапнула шишку и снова шмыгнула наверх. Собеседник-предсказатель все так же сидел, понуро глядя в пустоту, – белку свою он и взглядом не удостоил. Аллонель криво усмехнулся и принялся стаскивать обувь. Тычок болезненно скривился:

– Не надо.

– Надо, – строго заверил Аллонель. – Грех сбивать ноги тому, кто обладает великим даром. Употреби его на благо. Башмаки я и новые куплю, добрые люди охотно делятся деньгами за мои песни.

Прощались тепло. Аллонель шел из города, Тычок сему весьма опечалился: вот хорошо бы побродить по дорогам в компании с мудрым менестрелем. Но здесь пути их расходились, и растерянный обладатель удобных штиблет направился в город один. В обувке, однако в дрянном расположении духа.