Мы подъезжаем к нашему дому вскоре после полудня. Дом стоит на одной из главных улиц телля Абьяда. Это почти городское жилище. То, что менеджер банка называет construction en pierre[96]. Вдоль всей улицы стоят деревья, их листья сейчас сверкают красками Сени. Дом, увы, очень сырой, так как он расположен ниже уровня улицы, а в этой деревне всюду бегут потоки воды. Утром ваше верхнее одеяло совершенно мокрое, а все, к чему прикоснешься, влажное и липкое на ощупь. Я так закоченеваю, что едва могу двигаться.
За домом есть милый маленький садик, и этот дом гораздо более цивилизованный, чем все то, в чем мы жили уже долгое время.
Когда приезжает грузовик, обнаруживается, что мы утратили три стула, стол и мое сиденье для уборной!
Гораздо меньше, чем я думала!
Сам телль Джидл расположен около большой заводи лазурно-голубой воды, образованной ручьем, впадающим в Белих. Вокруг заводи деревья, место действительно прелестно, и согласно традиции – это место встречи Исаака и Ревекки. Все это очень отличается от того, где мы были раньше. Тут есть прелестное, но печальное очарование, но нет нетронутой свежести Чагара и волнистой степи вокруг него.
Тут чувствуется процветание. По улицам ходят хорошо одетые армяне и другой народ, есть дома и сады.
* * *
Через неделю после нашего приезда нас опозорила Хайю. Все псы Айн-эль-Аруса приходят ухаживать за ней, а так как ни одна из дверей толком не закрывается, то нет возможности ни удержать их снаружи, ни запереть ее внутри! Вой, лай, драки! Хайю, задумчивая янтарноокая красавица, делает все, чтобы поощрять этот пандемониум!
Происходят сцены, совершенно как в старомодной пантомиме, где демоны выскакивают из окон и люков. Мы сидим за ужином, как вдруг распахивается окно и большой пес впрыгивает в комнату, за ним прыгает еще один, он гонется за первым – трах! Дверь спальни распахивается и появляется еще один пес. Все трое дико носятся вокруг стола, ударяются о дверь комнаты Гилфорда, распахивают ее и исчезают, с тем, чтобы как по волшебству появиться из дверей кухни, а вслед за ними вылетает сковородка, пущенная им вдогонку рукой Субри.
Гилфорд проводит бессонную ночь. Псы врываются к нему в дверь, затем прыгают через его кровать и выскакивают в окно. Время от времени Гилфорд встает и кидает в них разными предметами. Вой, тявканье и вообще собачьи сатурналии!
Сама Хайю, как оказывается, сноб. Она благоволит к единственному в Айн-эль-Арусе псу, который ходит в ошейнике! «Вот, – кажется, говорит она, – настоящий класс!» Это большой черный пес с курносым носом и огромным хвостом, как у лошади из похоронной процессии.
* * *
Субри после нескольких бессонных из-за зубной боли ночей просит отпуск, чтобы съездить на поезде в Алеппо и сходить к зубному врачу. Он возвращается через два дня сияя.
Его отчет о событиях таков:
«Я иду к врачу. Я сажусь в кресло. Я показываю ему зуб. Да, говорит он, его нужно удалить. Сколько, говорю я. Двадцать франков, говорит он. Это нелепо, говорю я и ухожу из его дома. Я снова прихожу к вечеру. Сколько? Восемнадцать франков. Я снова говорю, нелепо. Все это время боль усиливается, но нельзя же позволять себя грабить. Я прихожу на следующее утро. Сколько? Все еще восемнадцать франков. Снова днем. Восемнадцать франков. Он думает, что боль меня победит, но я продолжаю торговаться! И под конец, Хвайя, я победил».
«Он сбавил цену?»
Субри качает головой.
«Нет, он никак не сбавлял, но я очень хорошо сторговался. Ладно, говорю я. Восемнадцать франков. Но за это ты должен удалить не один зуб, а четыре!»
Субри со вкусом хохочет, так что видны несколько дыр от зубов. «Но другие зубы болели?»
«Нет, конечно, нет. Но когда-нибудь они бы начали. Теперь они на могут. Их удалили, и за цену одного».
Михель, который слушал, стоя в дверях, теперь одобрительно кивает головой. «Beaucoup economia»[97], – говорит он.
Субри привез с собой нитку красных бус, которую он теперь завязывает на шее Хайю. «Это такие, как девушки одевают, чтобы показать, что они замужем, – говорит он. – А Хайю, она недавно вышла замуж».
Вот это точно! Я бы сказала, за всех псов в Айн-эль-Арусе!
* * *
Сегодня утром, а это воскресенье и наш выходной день, я сижу и приделываю этикетки к находкам, а Макс пишет в бухгалтерской книге, когда Али вводит в комнату женщину. Это очень почтенного вида женщина, аккуратно одетая во все черное, с огромным золотым крестом на груди. Ее губы крепко сжаты и вид у нее расстроенный.
Макс вежливо ее приветствует, и она сейчас же начинает излагать длинную историю, очевидно, о каком-то горе. Время от времени имя Субри мелькает в ее речи. Макс хмурится и выглядит серьезным. Рассказ продолжается и становится все более страстным.
Я прихожу к мысли, что это старая и хорошо известная повесть об обманутой деревенской девушке. Эта женщина – ее мать, а наш веселый Субри – подлый обманщик.
Голос женщины повышается в благородном негодовании. Она хватает одной рукой крест у себя на груди, поднимает его и, видимо, в чем-то клянется.