Рассекречено внешней разведкой

Буквально через полминуты принесли симпатичную тарелочку, на которой громоздился шоколадный куличик, наподобие тех, какие во множестве лепят в песочницах двухлетние дети под наблюдением внимательных мам. В руках официантки Иван Иванович боковым зрением заметил миниатюрную кокотницу, но не придал этому значения. Тарелочка была аккуратно размещена на столе, однако неожиданно из кокотницы на мороженое потекла темноватая жидкость… Запахло коньяком. Девушка щелкнула зажигалкой, поднесла ее к тарелочке… и перед Иваном Ивановичем полыхнуло голубоватое пламя. Иван Иванович был так удивлен, что почти не расслышал вежливых напутственных слов: «Приятного аппетита!»

В отблесках пламени отражались и глупые рыбки, и сияющее лицо иностранца, перед которым горел такой же чудесный костер… Никто в ресторане не обращал на них никакого внимания, как будто все они ели такие десерты каждый день. Пламя угасло, и на дне тарелочки оказалась великолепная смесь расплавленного шоколада и несгоревшего коньяка, окружившая детский шоколадный куличик. На глаза слегка опьяневшего Ивана Ивановича невольно навернулись слезы умиления…

Уже на обратном пути в гостиницу в машине иностранец неожиданно сказал, что его правительство рассматривает полученное этим вечером в ресторане объяснение Ивана Ивановича о том, почему космические аппараты не падают на землю, как весьма важную информацию… При этом он с готовностью полез в боковой карман. Там что-то призывно зашуршало; одновременно с этим заныло под ложечкой у Ивана Ивановича. Он явственно представил себе, как по возвращении в Москву в таможенной декларации в графе «ввозимая валюта» записывает «одна тысяча долларов» и неожиданно для самого себя неубедительно, но вполне искренне признался иностранцу, что в деньгах не нуждается, а то, что он рассказывал, можно прочитать в книгах… их перечисление заняло целую минуту. Неудавшийся «благодетель» смутился, но всего на миг; извинился, снова все записал в книжечку, так и не показав Ивану Ивановичу содержимого своего кармана.

Спал Иван Иванович плохо, хотя ему ничего не снилось. Через два дня он вернулся в Москву. Жена и дети остались очень довольны подарками, привезенными из-за рубежа. Вазу у него экспроприировала взрослая не по летам дочка. О ресторане он решил никому не рассказывать. Больше он иностранца не встречал. Впрочем, и за границей больше не был. Правда, иногда, в метро, в утренней толкучке, неожиданно вспыхивало видение — изящно изогнутая девичья ручка, держащая бутылочку итальянского красненького с побережья Адриатического моря… Но распахивались двери подземной электрички, и толпа выносила Ивана Ивановича в утренние сумерки…

Николай Самарин СПИЧКА

Наступила пауза…

Гостиная сонно тонула в синеватом сумраке теплого летнего вечера. Хрустальная пирамидка люстры еще не зажигалась, только в одном углу комнаты красиво светился на высокой деревянной подставке золотисто-желтый пергаментный абажур с рисунком древней каравеллы; и от него спускался сноп лучей на маленький круглый столик со стеклянным верхом, на пушистый ковер под ним и широкое, низкое мягкое кресло, обтянутое коричневым велюром.

Сидя в этом кресле, Борис чувствовал, что оно так и тянет его в свою уютную покойную глубину. Бокалы из очень тонкого стекла, похожие на большие груши со срезанной макушкой, стояли на столике, сверкая золотыми ободками; на дне их искрился густой, насыщенный солнцем и временем арманьяк.

В гостиной было тихо, очень тихо, располагало к отдыху, к мирной беседе, к покою.

Но наступившая пауза таила в себе нечто совершенно противоположное. В ней было напряжение ожидания чего-то значительного, что непременно должно произойти в этот вечер.

О том, что так иногда бывает, Борис Гарин знал по рассказам старших товарищей. Но одно дело знать понаслышке, а другое — почувствовать самому, что к тебе и к твоему собеседнику подкралась эта самая многозначительная пауза, приостановила разговор и замерла, как гончая в стойке перед норой лесного зверя…

В таком же кресле, но несколько в стороне, в тени, сидел собеседник Бориса — лысеющий, среднего роста человек с прямыми, приятными чертами лица, в новенькой синей паре из тонкой «тропической» Материи. Поблескивало кольцо с черным агатовым камнем, золотые запонки, миниатюрная жемчужная булавка, скрепляющая светло-серый галстук с белоснежной сорочкой. Вот рука человека потянулась за бокалом, попала в освещенный круг, и Борис невольно обратил внимание на тщательно округленные ногти и подстриженную кожу. «Очень заботится о руках», — подумал Борис и еще раз посмотрел в лицо собеседника.