Рассекречено внешней разведкой

Предчувствие скандального поражения породило у капитана резкость и даже нахрапистость:

— Вы можете не уважать меня, греческого капитана, но игнорировать заключение авторитетной голландской фирмы, уважаемой всеми судовладельцами мира, вы не имеете права! Вы рискуете, Алекс!

— Хорошо, капитан. Мы немедленно возвращаемся в Лондон для консультаций с нашими коллегами в Ллойде. И если нам все-таки придется обратиться в морской арбитраж, то учтите, что таких ошибок, какие вы намереваетесь допустить, там не прощают. Страховой рынок вас отвергнет. А с голландскими сюрвейерами мы поговорим сами. — Вы что-нибудь хотите добавить, мистер Раш?

Обращение застало его врасплох. Он стоял с крепко сжатыми кулаками, всем своим видом являя полную готовность ринуться в драку со всеми противниками сразу.

— Нет-нет, только не это. Ведь мы с вами на суверенной территории чужого государства. Вам нужен международный скандал?

И только когда мы сели в машину, к Рашу вернулся дар речи, но его страстный монолог точному переводу не поддается. В той части, которую удалось расшифровать, он обрушивал самые страшные кары на головы незадачливых обманщиков.

Почувствовав, пережив личную сопричастность к конкретному делу, Раш каждое последующее утро начинал с выяснения его результатов, и искренне радовался сообщениям о том, что судовладелец срочно отозвал свой иск, а голландские сюрвейеры вернули на доработку не только эту дефектную ведомость, но и несколько других.

Но для меня не менее важным явилось принципиальное обновление отношений с Рашем — он стал более терпим, выдержан, уравновешен. Однако, как оказалось, лишь со мной.

Для многих других коллег он оставался вздорным, злопамятным и даже мстительным. Складывалось впечатление, что всю жизнь его преследовал комплекс маленького человечка с большими амбициями. Скромные физические данные, еще более скромное образование, упрощенное миропонимание не позволили в полной мере реализоваться его желаниям и устремлениям. И он вольно или невольно мстил каждому в отдельности и всем вместе. Своим и чужим. Будучи часто бит сам, он приобрел способность выявлять мягких, добросердечных и потому безответных людей, над которыми зло и грубо глумился.

Один из русских директоров, добрый и интеллигентный человек, явно без какого-либо злого умысла робко напомнил Рашу о необходимости смены масла в двигателе его машины, что входило в обязанности водителя. В ответном слове, вернее, обстоятельном монологе Раш сначала выразил предположение, что этот коллега, как, впрочем, и все остальные русские, умеет управлять только лошадью, а автомашину видит вообще первый раз в жизни, но тем не менее позволяет себе поучать такого авторитетного специалиста, как он, и вообще этот коллега изображает из себя директора, а еще недавно выглядел, как простой клерк, потому что ходил в старом костюме. За этим шел долгий перечень всех уязвимых мест российского персонала, их семей, их образа жизни и прочее.

В тот же вечер, плотно запершись в гараже, он сменил масло, но глубоко оскорбленную невинность изображал еще много дней.

Когда компанию навещали московские гости, а это случалось довольно часто, либо наезжали стажеры, приходилось пользоваться сразу несколькими машинами. Но не приведи Господь, если кто-либо на пути от дома до работы, занимавшем около сорока минут, обгонял Раша. Тот сразу становился его личным врагом. Не минула и меня чаша сия. Но отрегулировать наши с ним отношения удалось несколько необычным способом.

У Раша, цинично и вздорно относившегося ко всем житейским ценностям, включая семью и друзей, тем не менее была такая ценность — его маленькая, недавно родившаяся внучка. Ее крохотные пинетки, как талисман подвешенные к лобовому стеклу машины, всегда болтались перед его носом. При ее упоминании он светлел лицом, теплел и даже изредка позволял себе улыбнуться.

Но сейчас я был у него в штрафниках, и за всю дорогу мы не проронили ни слова. Покидая машину, я сказал:

— Картонную коробку, что в багажнике, можете взять себе.

Через минуту раздался звонок — на пороге стоял Раш, с трудом удерживая тяжелую коробку с дюжиной бутылок великолепного джина:

— Вы уверены, что это для меня, сэр?

— Абсолютно уверен, ведь у вашей внучки сегодня самый большой юбилей — ей исполнился ровно годик!

У Раша мелко задрожал подбородок, он искал, но сразу не находил нужных слов.

— Хорошего вам праздника, мистер Раш, поздравления родителям и бабушке! Будьте здоровы!

Но в целом работа с Рашем становилась все более тягостной, он оставался непредсказуемым и неуправляемым. Совет директоров был единодушен в решении проводить его на пенсию.

Окончив последний рабочий день, Раш тихо пригласил меня в гараж, достал из инструментального ящика те самые плоскогубцы и торжественно вручил их мне:

— Это недорогой подарок, но он не позволит вам забыть задиристого старика. Тепло моих рук вы всегда будете чувствовать.