Рассеивая сумрак. Лекарь из трущоб

Ему было стыдно. На самом деле Нуска понимал, что его застали за крайне неприличными действиями. Ни один уважающий себя лекарь не занимался подобным, тем более на улице меж мусора. Каждый нормальный лекарь располагал собственной приемной, занавешенной легкими хлопковыми тканями, множеством трав и снадобий. В приемной уважающего себя лекаря курились благовония, а во время излечения больного каждый хаванец одевался в красивые белые одежды, натягивал на руки тонкие перчатки для работы, чтобы не касаться посетителя.

Нуска же принимал больных в своем ветхом жилище, состоящем из одной комнаты. За сшитой из найденных лоскутов ткани занавеской он раз за разом голыми руками, вымытыми маленьким грязным кусочком мыльного корня, стягивал с посетителей одежды и лечил неприятные взгляду части тела. Даже когда Нуску еще с натяжкой можно было назвать подростком, а не ребенком, он уже занимался этим, потому что только так мог заработать на хлеб.

Разве он заслуживает осуждения? Разве он должен был шататься по улицам и попрошайничать? Или, как Вьен, отправляться на миссии и убивать? Почему то, что дало Нуске шанс на выживание, считается чем-то постыдным и грязным? И почему люди – что в столице, что здесь – сразу же думают, что Нуска зарабатывает своим телом?

Думаете, Нуска не мог бы? Не мог отбросить свою гордость да пойти за легким золотом, так и сяк вертясь перед богатыми господами? Мог. Ему не раз предлагали даже посетители, пришедшие за излечением. Его не раз пытались и принудить.

Нуска бежал до тех пор, пока не почувствовал слабость в ногах и острую боль в легких. Пришлось завернуть за угол и остановиться, чтобы отдышаться. Хотя глупо было надеяться, что сурии, подобный Хайе, не сможет его догнать. Уже через секунду карборец влетел в закоулок следом и врезался прямо в Нуску. Они покатились по дороге, пачкая одежды и разбивая колени с локтями.

Лекарь валялся в грязи и мусоре, смотря на красивое и благородное лицо нависшего над ним аристократа, который распинался перед ним, извиняясь. Нуска только сощурился, из последних сил сдерживая слезы. Хаванец никогда не позволял себе плакать перед другими. Никогда. Как бы ни было плохо, голодно и холодно, он понимал, что нет зрелища более отвратительного и жалкого, чем плачущий над пустой тарелкой нищий.

Потому Нуска проглотил подступивший к горлу комок и просто хмуро уставился на Хайю, которого абсолютно не слушал. А потом перебил:

– Что тебе надо, а? Может, пойдешь куда-нибудь на главную площадь да подашь ручку для поцелуев парочке сурии? Знатный hve.

Хайя тут же замолчал. На его лице отразилась обида: хоть он и не понимал лесного языка, но, видимо, догадался, что его обзывают.

– Нуска, прости, – просто сказал он, растерянно вглядываясь в покрасневшие глаза хаванца. Хайя схватил Нуску за руку и помог ему подняться. – Это просто… со стороны выглядело…

– Конечно, я знаю, как это выглядело, – холодным тоном перебил лекарь и, сев, тут же отдернул руку.

– Я… просто волновался. Я не хотел бы, чтобы тебе приходилось с таким трудом зарабатывать золото… – выдохнул карборец, встав на ноги. Он не спешил отряхиваться от налипшей на одежду грязи и пыли, да и эти одежды уже все равно пойдут на выброс.

– Конечно. Куда там. Богатеньким сынкам главных сурии никогда не понять таких, как я.

Нуска не хотел ругаться, но все равно изливал накопившуюся в нем за столько лет обиду. Он даже на ноги тут же вскочил, не желая валяться в пыли перед аристократом. Сейчас в Нуске бурлила злость, которую он и без того долго сдерживал, крутясь в благородных кругах. Но перед Хайей почему-то скрывать свои чувства было особенно трудно.

Если бы это был кто-то другой, то, наверное, он бы уже развернулся и ушел, услышав столько оскорблений в свой адрес. Но это был Хайя, а он никогда не сдавался и никогда не бросал начатое.

– Нуска, ты же понимаешь, что я не пытался тебя оскорбить? К тому же… я искал тебя совсем для другого, – спокойно произнес карборец, подступая ближе. Нуска попятился, но уперся спиной в стену.

– И для чего? Пока что ты только лишил меня праздничного веселья, – хмуро сказал лекарь и отвернулся, чувствуя, как юный сурии склоняется над ним и почти дышит на ухо.

– Я хотел… сказать тебе спасибо. И меня совсем не волнует твой ранг или то, как ты зарабатываешь на жизнь. Если ты видел мое прошлое и отношения с Уменой… Значит, должен понимать, что меня в последнюю очередь волнует твое положение, – тихо проговорил Хайя и с надеждой заглянул лекарю в глаза. Видимо, он был готов даже раскланиваться, лишь бы не вступать в перепалку.

– Да не за что. Только в следующий раз приведи мне десяток страдающих от болячек, чтобы я смог хоть рот оросить твоей благодарностью, – ворчливо отозвался Нуска, но уже не так злобно. Он и сам не понимал, что на него нашло. Он ведь уже привык к чужим косым взглядам и неприятным шепоткам. Так почему ему стало настолько стыдно за свою работу перед этим сурии?

– Нет уж. Ты ведь согласился быть личным лекарем самого эрда. Отправишься в школу?

– Верно.