Рассадник добра

На него приемы психотренинга почему-то не действовали. Видимо, потому, что он не был мертвым слугой Херона.

— Бой! Бой! Во имя Херона! — загомонила толпа.

В панике Машка выставила перед собой амулет — причину всех ее сегодняшних несчастий — и истошно заорала:

— Умри, скотина! — А потом добавила тихо: — Во имя Херона, к нему и возвращайся!

Медальон завибрировал, как карманный электромассажер, нагрелся и испустил из центра тонкий синий луч, ударивший в грудь покойника. Тот хрюкнул недоуменно, но Машки не послушался, а попер на нее еще быстрее, замахав при этом руками. Луч задрожал, разбитый его сумбурными жестами, и повел себя престранным образом, сначала свернувшись внутри покойника в клубок, как змея, а потом вырвавшись обратно. Вся синева с него облетела, выкрасив легкие мертвеца — теперь они светились приятным голубоватым светом. Похоже, от этого покойник стал чувствовать себя еще лучше. Луч же, побывавший в нем, стал бледно-зеленым и коротким, как меч джедая в «Звездных войнах». Повисев немного в воздухе перед пауком на голове Восставшего, он стремительно ринулся к Машке и абсолютно безболезненно пробил ей голову.

Прежде чем свет и звук вокруг нее выключились, она успела услышать ликующие вопли мужиков, вновь обретших утерянное достоинство. «Если бы любое достоинство можно было так легко вернуть, на земле не осталось бы женщин!» — горько подумала она и отрубилась.

Очнулась Машка сразу в нормальном месте, без глючных переходов, плаваний в красном сиропе, падений куда-либо и прочих радостей начинающего наркомана. Она сидела в восточном храме, где пахло пряностями и благовониями, как в магазинчике «Шамбала» на ВВЦ. В крохотном павильончике торговали музыкой для медитаций, ароматическими палочками и биодобавками. Машка любила приезжать туда просто так — нюхать воздух и успокаиваться после особо шумных конфликтов дома.

На возвышении перед ней, скрестив по-турецки ноги, восседал одноглазый Будда и курил трубку. Второй глаз закрывала черная повязка, отчего просветленный слегка смахивал на мультяшного пирата. Выражение лица у него при этом было самое что ни на есть мрачное. Рук у него росло несколько, штук пять или шесть, но расположены они были так удачно, что это смотрелось вполне естественным — бог все-таки, не хрен какой-нибудь. Выпуская дым, Будда поглядывал на Машку так, словно она в чем-то провинилась, хотя никакой особенной вины Машка за собой не чувствовала. На всякий случай она неуверенно улыбнулась ему. Она считала знаменитого Дейла Карнеги умным мужиком — ведь надо быть очень умным, чтобы заработать такую кучу денег, — и полагала, что в его рассуждениях о завоевании друзей есть рациональное зерно. А потому всегда улыбалась незнакомым людям, которые еще не успели сделать ей какую-нибудь гадость. Иногда улыбка помогала. Но не теперь. Будда тяжело вздохнул и поднялся ей навстречу.

— Опять! — сказал он тоскливо. — Опять! Сколько же можно?

— Чего можно? — растерянно спросила Машка.

— Сколько можно влипать во все? — уточнил Будда. — Интуиция у тебя есть, мозги, кажется, тоже. Почему же ты постоянно ввязываешься в неприятные ситуации?

— Это не я ввязываюсь, это они меня находят, — буркнула Машка.

— Глупое оправдание, — не согласился просветленный. — Свинья, как известно, грязь всегда найдет.

— А вот это уже откровенное хамство, — обиделась Машка. — Может быть, вы и бог, но это еще не повод безнаказанно мне хамить.

— Может быть, так ты лучше запомнишь, что не стоит опрометчиво бросаться во все авантюры, попадающиеся тебе на пути, и хватать голыми руками все магические штучки, до которых ты можешь добраться, — отозвался невоспитанный Будда. — Мне кажется, лучше быть обиженной, чем мертвой.

— В чем-то вы, безусловно, правы. — Машка кивнула задумчиво. — Но ведь можно было все это сказать повежливее.

— Можно, — с энтузиазмом согласился Будда. — Я пытался. Не помогает. Видимо, ум ты унаследовала от матери.

— А вот про маму не надо! — взбрыкнула Машка. — Мама у меня хороший человек!

— Я и не говорю, что плохой, — терпеливо пояснил Будда. — Я говорю, что с сообразительностью у тебя проблемы. Ты никак не можешь запомнить, что с опасными вещами играть не стоит. И никак не можешь научиться отличать опасные вещи и опасных людей от безопасных. А я не могу и не хочу торчать рядом с тобой все время. У меня, знаешь ли, и другие дела есть.

— А вас никто и не просил торчать рядом со мной и заниматься моими проблемами! — бросила до глубины души уязвленная его словами Машка. — Валите в свой этот... Асгард или там на Олимп! Не очень-то и хотелось!

— Сердце меня просит, — загадочно ответил Будда, смерив ее трагическим взглядом. — Я огорчаюсь, когда ты умираешь.

— Ох, блин, трагедия какая! — передразнила его Машка.