Лиза испугалась, что тайна Егоровых, отца и сына, сейчас выплывет наружу, — она не могла этого допустить. Не думая об опасности, она высунулась из дверей:
— Малофей, давай договоримся!
— Ты кто, лярва?
— Одоева — следователь.
— Слышал о такой. Так вот, мои условия: я сдаю Ондатра, а вы сохраняете его организацию!
— Хочешь стать боссом?
— Я им стану!
— Если мы не согласимся?! — рявкнул Крошин.
— Будете дураками.
— Не лайся. Я тебя отсюда не выпущу! — горячился оперативник.
— А я разрешения твоего жду, чтобы уйти…
И тут же грянул выстрел. Кто стрелял — Крошин или Малофей? Лиза всё так же была открыта для удара пули, но бандит не спешил стрелять в неё.
— Малофей!
— Я тебя слушаю!
— Не стреляй!
— Я козла твоего пугнул!
— Сам ты козёл! Урод! — завёлся Крошин и выстрелил наугад.
Бандит захохотал.
Лизе стало не по себе.
— Володя, помолчи, я хочу с ним договориться! — крикнула Крошину Лиза.
— Зачем? Возьмём его, и дело с концом!
Лиза стала выходить из себя — вот тупой, лезет не в своё дело. Его работа простая — искать того, кого велел следователь, проводить задержания, выполнять черновые поручения.
— Здесь я решаю! — сказала она твёрдо. Потом закричала Малофею: — Мне нужен Ондатр и все материалы — видеозаписи и фотопленки, где есть… Ты сам знаешь…
— Согласен.
— Малофей, это, конечно, не мое дело, но как ты удержишься? За Ондатра тебя авторитеты не помилуют.
— Я сам в авторитете! А тебе я позвоню сегодня…
— Когда?
— Через три часа.
— Буду ждать!
— Жди, Одоева, жди. Это твой шанс… и мой. Я ухожу. Сидите тихо ещё пять минут.
Сзади Лизы кто-то крался. Она вздрогнула, пугливо оглянулась. Это был Крошин. Он выглядел вконец раздосадованным.
— Надо было его взять, — сказал он.
— Выгоднее, чтобы он ушёл.
— С бандюгами сделок не заключают.
— Это не мир, Володя, это — перемирие.
Натолкав обратно в изъятую у бандитов сумку газет, какие там были, они подошли к трупу Гордея. Крошин толкнул труп ногой:
— Он убил Нуретову?
— Он. Есть свидетель.
— Громкое дело.
— Много грязи в этом деле.
— Его ведёт Егоров.
— Мы поменялись. Он мне дело Нуретовой, я ему десять бытовух.
— Здорово… Так что с трупом? Ты будешь звонить или я?
— Звони Шматову — они не так далеко уехали.
Крошин остался ждать свою группу, а Лиза, выбравшись из заброшенного района, на автобусе поехала в управление.
Вручив сумку с газетами экспертам (поколдуйте!), Лиза прошла в кабинет Егорова. Ребров с довольным видом подшивал дело Окунева. Лиза села за стол Каузиной, устало вздохнула, велела Реброву, берясь за телефон:
— Севастьян, извлеки из шкафа дело Игошина.
— Тебе шеф разрешил?
— Выполняй. Что-то сильно усердствуешь перед Егоровым.
Лиза набрала домашний номер Егорова.
— Слушаю. — Голос Егорова был бесцветным, противно слушать.
— Это я.
— И что?
— Фу, Егоров, какой ты слизняк. Я одна работаю.
— А я? Я тоже помогаю! — подал голос Ребров.
— Тш! — шикнула на него Лиза. — Умри… Алло, Геннадий. Есть крепкая зацепка. Приезжай.
— Ладно, приеду.
— Правду говорю. А чтобы ты поторопился, добавлю: мы нашли сумку, которую спрятал Самойлов.
— Точно?
— Едь, говорю. Лучше самолётом.
— Лечу! — В голосе Егорова снова проблеснули нотки азарта.
Лиза с удовлетворением опустила трубку на аппарат. А то скис, бросил бороться. Нет, дорогой товарищ Егоров Г.А., мы ещё повоюем, мы ещё так вдарим, что от хитрых бандюг только пух и перья полетят!
Известие о найденной сумке заставило Геннадия стряхнуть с себя подавленность. Он умылся, побрился, поцеловал жену (не в щеку, а в губы, сжав талию, — жена растерялась, она уже не представляла, что можно от него ожидать такого!), вышел на улицу в хорошем настроении. Нет, он не тешил себя иллюзией, что Одоева достигла какого-то чёткого результата — если бы в сумке было что-то, она сказала бы сразу, но просто он по натуре был бойцом, и временная слабость, трёхчасовая хандра вновь сменилась железной решимостью бороться. Только слабаки не борются с судьбой, а ждут её ударов. Пусть Самсонов и написал на стене, что Егоров позорный фуфел, он не такой.
Взгляд Геннадия тут же упёрся в стену гостиницы, испакощенную Самсоновым оскорбительной надписью. Настроение на мгновение померкло. Как Мамонт оперативно тогда отозвался на его выпад, написал ответную гадость в ту же ночь. Краску где-то акриловую раздобыл.
Надпись, до этого не трогавшая душу Геннадия, вдруг яростно возмутила его. Не дело, чтобы такое читали о нём соседи и жители окрестностей!
Он увидел как всегда задумчивого, тронутого лёгкой меланхолией дворника Стёпу, который неспешно мёл полосу асфальта у кладовых.
— Степан! — позвал его Геннадий.
Дворник не спешил откликнуться.
— Степа-а-ан!!! — закричал Егоров.
— О-у? — поднял голову дворник.
— Это что такое? — указал в сторону надписи Геннадий.
— Что?
— Надпись!
— А-а… — Степан просиял удовлетворённой улыбкой. — Надпись! Да!
— Закрасить надо! — посоветовал Геннадий.
— А краска где?
— Я тебе куплю краску, только замажь эту хрень! — начал заводиться Геннадий, наполняясь неприязнью к медлительному Степану.
Но дворник вдруг возмутился:
— Сами и замажьте! Я за двор отвечаю, а не за стены!