— Будь я на твоем месте, я бы волновался не о том, как защитить мою жену, а о том, как сохранить свое доброе имя. Потому что когда я разберусь с твоим отцом, ты уже не сможешь показать свою физиономию в Лондоне.
Томми ответил, и в голосе его прозвучала сталь, убеждая Майкла в том, что это уже не тот мальчик, которого он когда-то знал:
— Я не собираюсь дурачить себя и верить, что могу защититься от скандала, который ты намерен развязать. Но я сделаю все возможное, чтобы бороться с тобой, — все, лишь бы уберечь Пенелопу. Напомнить ей, что когда-то ее друзья сделали бы все, что в их силах, лишь бы она не пострадала.
Борн вскинул бровь.
— Успокойся, Томми, по крайней мере ей не придется расхлебывать последствия твоего скандала, когда я сообщу обо всем в газеты.
Томми повернулся. Его понимающий взгляд отыскал в темноте глаза Борна, и он сказал:
— Нет, этот скандал ее не замарает... но она сильно пожалеет, что вышла за тебя. Даже не сомневайся.
А он и не сомневался.
Тяжелая дверь за Томми закрылась, и Борн пошел обратно, охваченный гневом и раздражением и чем-то еще, что никак не мог определить.
Глава 9
Ответа нет.
Он ее бросил.
Пенелопе потребовалось около четверти часа, чтобы прийти в себя. Она стояла в холле лондонского дома Майкла посреди своих вещей. Коротко говоря, он просто оставил ее и ушел, бросив на прощание: «Пока».
Она смотрела на массивную дубовую дверь, в которую он вышел, дольше, чем ей хотелось бы в этом признаться, отказываясь верить в горькую правду.
Он ее бросил.
В ее первый вечер в этом лондонском доме.
Даже не представив слугам.
В первую брачную ночь.
Правда, об этом ей хотелось думать меньше всего. Поэтому Пенелопа сосредоточилась на том, что стоит, как дура, в холле городского дома мужа, одна-одинешенька, а рядом топчутся двое очень юных на вид лакеев, не совсем понимающих свою роль в происходящем.
Она вымученно улыбнулась и обратилась к более старшему из двоих (но уж точно не старше пятнадцати лет), отчаянно желая хоть как-нибудь сдвинуться с места:
— Полагаю, в этом доме есть экономка?
Увидев, какое облегчение охватило юношу, она ему слегка позавидовала. Хотелось бы ей знать, как вести себя в подобной ситуации.
— Да, миледи.
— Превосходно. Ты можешь ее пригласить?
Лакей поклонился раз, потом еще раз, стремясь показать себя с лучшей стороны.
— Да, миледи. Как пожелаете, миледи. — Он исчез молниеносно, а его напарник с каждой минутой чувствовал себя все неуютнее.
И Пенелопа его понимала. Второй лакей (если честно, слишком юный, чтобы работать лакеем) что-то пробормотал и исчез почти мгновенно. Пенелопа выдохнула и стала рассматривать холл — сплошные мрамор и позолота, последний писк моды и огромные деньги. Слишком экстравагантно, на ее взгляд, но она мгновенно сообразила, в чем суть.
Пусть Майкл и потерял все в той печально знаменитой игре, но вернул утраченное стократ, и всякий, кто входил в этот дом, сразу это понимал.
При мысли о юном маркизе, вынужденном так тяжело трудиться, чтобы восстановить состояние, что-то в ее груди сжалось. Каких сил это ему стоило... какого упорства.
Пенелопа отогнала эту мысль, наткнувшись на массивный сундук, приехавший с ней в карете. Ну, раз никто не собирается проводить ее в гостиную, она все равно может устроиться поудобнее. Пенелопа расстегнула дорожный плащ и уселась на свой багаж. Интересно, может, ей так и придется жить тут... в холле?
Где-то в дальней части дома началась суматоха... послышался лихорадочный шепот, торопливые шаги, и Пенелопа невольно улыбнулась. Похоже, никого из слуг не оповестили о прибытии новобрачной. Вероятно, удивляться тут нечему, поскольку она и сама не ожидала ничего подобного два дня назад.
Но досада на мужа не проходила.
Мог бы по крайней мере потратить минутку на то, чтобы представить ее экономке, прежде чем устремляться к якобы неотложным делам, призывающим его именно в это время суток.
В день их бракосочетания.