Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Активное участие в антираспутинской кампании принял, в частности, А. И. Гучков, в конце 1911 года начавший распространять отпечатанные на гектографе письма императрицы и царских дочерей к Распутину. Наиболее с обывательской точки зрения двусмысленным и позволяющим заподозрить царицу в супружеской измене было письмо Александры Федоровны: «Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда душой покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть навеки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце… Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане [Вырубовой] о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она — хорошая, она мне любит, но ты не открывай ей моего горя. Скорее приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Вовеки любящая тебя М[ама]»118.

Эти письма были взяты у Распутина Илиодором. Илиодор вручил копии писем П. А. Бадмаеву, который передал их своему пациенту и одновременно товарищу председателя Государственной думы А. Д. Протопопову. Последний ознакомил с этими текстами коллег по октябристской фракции А. И. Гучкова и М. В. Родзянко.

Полиция вскоре заполучила подлинники писем, так как, по словам В. Н. Коковцова, «человек (знакомая Илиодора, г-жа Карбович. — А. К., Д. К.), в руках которых они находились, оказался вполне порядочным и после первых же слов согласился отдать их, понимая всю опасность хранения их»119. Утверждение А. Н. Боханова о том, что письма — «ловко состряпанная фальшивка», выглядит совершенно неубедительным, так как в доказательство приводится лишь априорное заявление о том, что все видевшие эти письма ошибаются и что Илиодор — «психически неуравновешенный человек»120.

Печать захлебывалась от пикантно-оппозиционного возбуждения. Все попытки правительства уговорить редакторов газет не публиковать материалы о Распутине встречали неизменный ответ: «Удалите этого человека в Тюмень, и мы перестанем писать о нем»121.

На фоне грандиозного скандала, связанного с именами Гермогена и Илиодора, а также обнародованием писем царицы и царевен, приват-доцент Московской духовной академии М. А. Новоселов выпустил в свет брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство». В ней прозрачно намекалось на причастность царя и царицы к хлыстовству. Формально, впрочем, указаний на высочайшие особы в книге не содержалось, и поэтому изъятие тиража из продажи и его конфискация вызвали шумные возмущения в связи с удушением свободы печати.

А. И. Гучков, ставший признанным вождем «партии разоблачителей», напечатал в октябристском официозе «Голос Москвы» (издаваемом братьями Гучковыми) открытое письмо М. А. Новоселова под названием «Голос православного мирянина». «Доколе, — риторически возмущался автор, — Святейший Синод, перед лицом которого уже несколько лет разыгрывается этим проходимцем преступная комедия, будет безмолвствовать и бездействовать?»122

Газеты, опубликовавшие письмо М. А. Новоселова, были также конфискованы распоряжением Главного управления по делам печати, а их редакторы привлечены к судебной ответственности. «Выяснилось, — вспоминал о событиях тех лет В. В. Шульгин, — что предварительно редакторам этих газет, а равно и других газет в Петербурге и Москве были предъявлены высшей администрацией требования ничего не печатать о Григории Распутине»123.

Общественность была убеждена в том, что власти сознательно пресекают ей доступ к правдивой информации о Распутине, дабы скрыть «грязную истину» о находящемся рядом с троном «хлысте».

На следующий день после публикации письма М. А. Новоселова, 25 января 1912 года, его текст был во всеуслышание зачитан с думской трибуны товарищем секретаря Думы М. А. Искрицким. Дума почти единогласно приняла запрос о незаконной конфискации газет, обращенный к министру внутренних дел А. А. Макарову.

Задыхающийся от отчаяния Николай в очередной раз потребовал у А. А. Макарова принятия «решительных мер по обузданию печати»124 и запрещению печатать что-либо о Распутине. 29 января 1912 года состоялся повторный разговор, причем император продолжал недоумевать: «Я просто не понимаю, неужели нет никакой возможности исполнить мою волю?»125 Однако А. А. Макаров переломить ситуацию был не в силах. Все его попытки надавить на прессу лишь подливали масла в огонь.

Помимо всего прочего, нарастала вполне реальная угроза физической расправы со «старцем». 23 января 1912 года А. А. Макаров отдал распоряжение Департаменту полиции о возобновлении наружного наблюдения за Распутиным.