Распутин. Выстрелы из прошлого

Спиридович, сугубый профессионал, на этом не успокоился. Доложил о разговоре дворцовому коменданту Войскову и сказал, что подобная информация требует тщательного расследования: Распутин как-никак посещает дворец…

Войсков вызвал Хвостова. Тот, не моргнув глазом, стал уверять, что никакого компромата на Распутина у него нет, и ничего такого он Спиридоновичу не говорил, тот его, очевидно, «не так понял»…

На том комедия со шпионажем и закончилась. Но, как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался. В романах советских писателей уже будет описываться, как Распутин, стоя где-то в ресторанном вестибюле рядом с немецким резидентом, конспиративным шепотом выкладывает ему сведения о русском наступлении…

А впрочем, о сотрудничестве Распутина с немцами, если не прямом, то «косвенном», на публике говорили английский и французский послы хотя подобная бездоказательная болтовня для дипломатов непростительна…

Точно так же комиссия не нашла никаких следов взятки в сто тысяч рублей, которую зловредные европейские банкиры, Гинцбург сотоварищи, якобы внесли в банк на имя дочерей Распутина. Заодно выяснилось, что и утверждения о том, что царь будто бы ежемесячно выдавал Распутину по пять тысяч - брехня. Дворцовая канцелярия оплачивал квартиру Распутина на Гороховой, и не более того. Вообще не удалось найти каких бы то ни было банковских счетов на имя Распутина или его родственников: если Распутин какие-то деньги от кого-то и принимал, то тут же раздавал просителям, во множестве к нему являвшимся…

В ходе расследования примечательная метаморфоза произошла с одним из активных членов комиссии Рудневым: «Я приступил к выполнению моей задачи с невольным предубеждением относительно причин влияния Распутина вследствие читанных мною отдельных брошюр, газетных заметок и слухов, циркулировавших в обществе, но тщательное и беспристрастное расследование заставило меня убедиться, насколько все эти слухи и газетные сообщения были далеки от истины».

Ни казнокрадства, ни вымогательства взяток… Взявшись далее исследовать «нравственный облик Распутина», Руднев опять-таки неожиданно для себя самого приходит к новым поразительным выводам: Распутин в свое время совершенно искренне, но высокому движению души обратился к Богу и пустился в паломничество по святым местам. Эти-то «простота и задушевная искренность» и произвели самое лучшее впечатление на церковных иерархов, представивших его великим князьям.

Перед нами начинает явственно проявляться совсем другой человек — добрый христианин, паломник с самой положительной репутацией.

Оказалось, что и репутация Распутина как «первого вора на деревне» — порождение все тех же «брошюр, газет и слухов». Порой сплетни разносили люди, совершенно не знавшие русской деревни, ее жизни, обычаев и установлений. Так было с восхитительными по своему идиотизму уверениями (появляющимися даже сегодня), что Распутин давно был известен в своем родном селе Покровском как конокрад.

Соль в том, что конокрадов — уличенных или хотя бы просто заподозренных — в старой русской деревне уничтожали моментально, всем миром, зачастую самыми зверскими способами. Лошадь для крестьянина была высшей ценностью, основой благосостояния. Так что человек, известный односельчанам как конокрад, прожил бы до первых сумерек, и не долее…

Обвиняли Распутина и в принадлежности к секте «хлыстов» - по доносу покровского священника Остроумова. Тобольская духовная консистория вела расследование восемь месяцев и вынесла решение: сплошной навет. В религиозном отношении Распутина и всех его домочадцев можно назвать «примерными». Более того: получая от «поклонниц» немалые деньги, Распутин их раздает односельчанам: кому на лошадь, кому на новый дом. Две тысячи пожертвовал на церковь. Ни единая живая душа в деревне не подтвердила ни обвинений в хлыстовстве, ни других наветов. Происходило это в 1907 г. - но дело вяло тянулось аж до 1912 г. (и никто, судя по всему, не боялся «всемогущего» Распутина!). Потом новый епископ еще раз все проверил и приказал прекратить заниматься ерундой…

И вовсе уж поразительное свидетельство воспоминания видного чиновника Министерства внутренних дел С. Н. Палеолога. Проезжая как-то через Покровское, он заметил какого-то странного мужика. Становой пристав рассказал о нем столичному гостю: «Был конокрадом, пьяницей, пропащим человеком. Покаялся, стал молиться, ходить по монастырям, носить вериги. Вернувшись из Иерусалима, дал обет служить Богу. За всех просит, всюду тыкается, ищет правду, кстати и некстати старается „обиженному“ помочь, выручить. Надоел всем (надо полагать, чиновникам. — А. Б.) своими глупыми просьбами и жалобами на несправедливость».

То же самое говорил Палеологу и губернатор: А, Распутин! Как же, знаю. Житья мне с ним нег. Все о чем-то просит. Даже в Петербург из-за него постоянно приходится отписываться. Обратил внимание на его глаза? Как будто кинжал в вас вонзает…