В далеком Покровском Лохтина увидела картину, знакомую ей разве что по сказкам — патриархальный крестьянский уклад, сопровождаемый комментариями Распутина наподобие «мужу и жене надо жить одним сердцем — где ты уступи, где тебе уступят».
Это было так не похоже на Петербург. Это было так искренне, так правильно.
Дни и ночи, полные духовных бесед, молений и пения церковных псалмов, сменяли друг друга. Жизнь была проникнута первозданной простотой и первозданным же целомудрием. Лохтина могла спокойно мыться в бане с Распутиным и всей его семьей, не считая это зазорным — ведь дурных мыслей у мывшихся не было.
Сама Лохтина всегда стояла на том, что между ней и Распутиным никогда не было ничего греховного. Кое-кто из современников утверждал иное. Находились очевидцы, видевшие, как якобы Распутин избивал Лохтину, требуя, чтобы она оставила его в покое и не докучала своей любовью. В избиение Лохтиной Распутиным поверить еще труднее, чем в любовные отношения между ними.
Впрочем, «блудный бес» искушал Григория Распутина постоянно. Молитвы, в которых искал спасения искушаемый, помогали ему далеко не всегда. Положение Григория отягчалось тем, что его личность, окруженная ореолом загадочности, сильно притягивала к себе женщин. Особенно тех, кто успел пережить какое-нибудь горе, испытал страдание.
Они приходили к нему за утешением и влюблялись…
Да и как было не влюбиться в такого знатока женской души? «У мужчин — всякие занятия, на которые идет много времени, — говорил Распутин. — А женщины больше в себя уходят. Вот душа-то у них и болит, а поговорю я с ними, смотришь — и легче станет. А говорю я им по простоте, что мне Бог подскажет». Или же: «Попы и крестьяне упрекают: „Зачем ты, Григорий, с женщинами постоянно?“… А женщина разве не такой же человек? Их любить не надо?.. И разве не страдает она? Не нуждается в утешении? Не могут они понять, что иначе можно любить женщину, как у вас вот, например, социалистов».
Социалисты были здесь ни при чем, сказано чисто для красного словца.
«Вспомню признание отца: „Для меня что к бабе прикоснуться, что к чурбану“, — писала Матрена Распутина. — Это сказано в том смысле, что физических чувств женщина у отца в известные минуты не вызывала. Однако от него исходила такая сила любви, что совершенно обволакивала женщину, давая наслаждение и встряхивая ее сильнее, чем любое соитие. После того как женщина испытала подобное, никакой блудный бес в ней держаться уже не мог. Голая страсть в ней просто умирала. Как это удавалось отцу, неизвестно. Объяснить невозможно».
Даже кратковременное общение с Распутиным становилось незабываемым событием. Для всех скорбящих душой у него находилось слово утешения. В павших духом он вдыхал надежду, опечаленным дарил радость.
Психотерапевтом он был отменным. Зорко подмечал чужое страдание, прозревал его суть и буквально несколькими словами, одним взглядом изгонял прочь.
Одни искали утешения, другие — любви, третьи — исцеления, а многим попросту было любопытно.
Разумеется, далеко не с каждой из своих поклонниц Распутин состоял в близких отношениях, хотя недоброжелатели приписывали ему столько побед, сколько не было ни у одного известного покорителя женских сердец. Если верить им, то вся жизнь старца состояла из оргий с редкими перерывами на чаепитие.
Если в начале своих духовных поисков Григорий боролся с искушением и избегал женщин, то впоследствии он их избегать перестал, оправдывая свой грех в первую очередь выработанной им самим «теорией бесстрастия», согласно которой, лаская женщину, он не ввергает ее в пучину страсти, а, напротив, дарит ей освобождение от страстей.
Освобождая женщин от страстей, Распутин попутно избавлял их и от гордыни, для чего мог пригласить мыться с собою в бане. «Гордыню принижаю. Великий грех гордыня. Пусть не думают, что они лучше других», — объяснял он этот поступок.
Ивану Манасевичу-Мануйлову Распутин рассказывал о посещении его в Покровском светскими дамами из Петербурга: «Я видел их гордость… Они считали себя превыше всех… Я полагал, что надо их смирить, унизить… Когда человек унизится, он многое постигает… Они мыли меня и претерпели все унижение…»
«Окружен он был группой поклонниц, с которыми он находился в связи, — вспоминала о Распутине Вера Ивановна Баркова. — Проделывал он свое дело с ними совершенно открыто, нимало не стесняясь. Он „щупал“ их и вообще всех женщин, которые допускались до его столовой или кабинета, и когда он или они этого хотели, вел их при всех тут же к себе в кабинет и делал свое дело. Пьяный он чаще сам приставал к ним, когда он бывал трезв, чаще инициатива исходила от них… Часто я слышала его рассуждения, представлявшие какую-то смесь религиозной темы и разврата: он сидел и поучал своих поклонниц: „Ты думаешь, я тебя оскверняю? Я тебя не оскверняю, а очищаю“. Вот это и была его идея. Он упоминал еще слово „благодать“, т. е. высказывал ту идею, что сношением с ним женщина получает благодать».