Распутин наш

Когда операция, казавшаяся бесконечной, закончилась, и оба хирурга, привалившись к теплой печке, шумно потягивали горячий чай из жестяных солдатских кружек, Солнце, так и не показавшись над корабельными соснами, уже катилось к закату.

— Вы меня сегодня поразили несколько раз подряд, Георгий Ефимович, где и у кого вы научились организации врачебного дела на таком уровне?

— Вся разница в базовой подготовке, — устало ответил Распутин, прикрыв глаза. Выплеснувшийся адреналин перестал будоражить его кровь. Концентрация и сосредоточенность уступили место расслабленности, заторможенности и опустошённости. Сознание плыло в странной полудрёме, когда происходящие события еле воспринимаются и фиксируются, и трудно просчитывать собственную реакцию на них, грамотно подбирая слова. — Военных медиков учат не так, как гражданских. Ранения, полученные на поле боя, носят совершенно особый характер. Условия работы хирурга во время войны кардинальным образом отличаются от обычной работы в мирное время. На войне ресурсы ограничены, и хирурги, решая, как вести операцию, должны уметь импровизировать на ходу, идти на риск. А ещё военно-полевая хирургия — это медицина массовых людских потерь, где всегда имеется категория пациентов, которых оставляют достойно умереть, о чём не может быть и речи в повседневной гражданской практике. Партикулярные врачи просто не готовы к такому подходу. Всё их естество противится политике невмешательства в угасание пока ещё живого человека, необходимости оказания помощи одному ради спасения другого…

— Это я уже понял, когда был на Юго-Западном фронте. Важность особой подготовки военных врачей признавали практически все, работавшие в госпиталях и лазаретах. Рад, что хотя бы где-то это понимают и ведут себя соответственно. А шов, которым вы шили артерию, оттуда же? Я такой техники не встречал, хотя проштудировал все методички Карреля.[45] Это какая-то новая английская или немецкая методика?

— Нет, совсем нет, — еле ворочая языком, пробубнил Распутин, — техника наша, отечественная. Узловой непрерывный циркулярный сосудистый шов Александра Андриановича Полянцева…

— Странно. А я почему-то о нём ничего не слышал. Когда появилась эта методика? До войны или…

— После… В самом конце 1945-го… — произнёс Распутин и моментально очнулся…

— Простите, когда?

— Михаил Афанасьевич, — Григорий сделал вид, что не расслышал вопроса, — у меня к вам просьба. Я не могу тут сидеть бесконечно. Есть специальное и очень важное задание. Для его выполнения сейчас самое удобное время. Одним словом, я должен уйти. Но и раненых оставить мне не на кого…

— Даже не продолжайте, Георгий Ефимович! — понимающе кивнул Булгаков, — смело можете рассчитывать на меня. Только обещайте, что, вернувшись, уделите мне отдельный вечер своего времени.

— Да я у вас ещё книжку попрошу подписать, — улыбнулся Распутин.

— Какую книжку? — удивился будущий литератор.

— Которую вы обязательно напишете…

Глава 18 Время собирать камни

Порт Либава

Начальнику либавского порта, капитану цур зее Паулю Кутшеру, снились средиземноморские просторы, исхоженные вдоль и поперёк на скромном каботажнике до мобилизации на эту проклятущую, бесконечную войну. Море было чистое, прозрачное, прохладное, но гораздо теплее и мягче, чем неприветливая Балтика в это же время года. Гигантские кактусы на склонах гор все в цвету. Даже скромные колючки имеют свой насыщенный запах. Морской воздух с нежными цветочными нотками — аромат приятных воспоминаний. Он впитывает яркие и призрачные краски Средиземноморья, утреннюю фиолетовую дымку, нисходящую из потусторонних сфер в бирюзовые волны с первыми лучами солнца. Кажется, что на земле не может быть более завораживающего лазурного прибоя, набегающего на каменистый берег, превращающегося на закате в зыбкий и неуловимый прозрачный огонь, как алая ртуть.