Распутин наш. 1917

— Хрен тебе, а не спецзадание фюрера в Лондоне. Всё остальное должно быть аутентично…[1]

Анна бросилась бежать прочь от этого страшного места, но через несколько шагов остановилась и оглянулась. Григорий стоял, заложив кисть за отворот пальто и непрерывно глядел ей вслед. Она прошла ещё чуть-чуть и опять обернулась — он не шелохнулся. Перед самым поворотом она последний раз бросила взгляд на этот глухой переулок, выскочила на улицу и вновь застыла за углом, будто кто-то держал её за рукав. Неуверенно вернулась и выглянула из-за дома. Её спаситель лежал ничком на мостовой, неловко подвернув под себя руку. Не помня себя, она рванулась обратно, присела, обхватила его тело, перевернула на спину и почувствовала, как руки становятся липкими и влажными…

* * *

Историческая справка:

Ревельская Анна, она же Клара Изельгоф, она же Катрин Изельман впервые была упомянута в исследовании Гектора Байуотера «Морская разведка и шпионаж 1914–1918 гг.» переведенном на русский язык в 1939 году.

* * *

Григорий смотрел на торопливо уходящую вниз по переулку невесомую ладную фигурку, кляня последними словами собственную неловкость и нерешительность, нетренированное тело, не обладающее нужной мышечной памятью. Он подвернул ногу, прыгая на спины группе прикрытия, разбил голову и чуть не потерял сознание, не сгруппировавшись в кувырке, крайне неловко провёл приём против ножа, позволив острому, как бритва, клинку полоснуть по груди. Но самое неприятное — швыряя через себя здоровяка, потерял концентрацию, а тот, падая, ткнул Григория в бок своей навахой.

Обидно и непрофессионально. Кровь расплывается широким пятном по одежде, в ушах стоит колокольный звон, а в глазах роятся мушки, заставляя мотать головой и прищуриваться. «Ну, давай же, давай, вали! — шептал про себя Григорий, провожая взглядом Анну, — тут скоро столько народа набежит — не протолкнёшься!» Мозг послушно отщёлкивал секунды с начала схватки — 40, 41, 42… Через полминуты надо исчезнуть, не оставив свидетелей, а Анна идет так медленно и всё время оглядывается, опасаясь или желая что-то сказать. Завозился здоровяк, поднялся на четвереньки, намереваясь встать. Сделав несколько шагов, Григорий от души зарядил с носка по его пунцовому уху, отправляя потомка нибелунгов в Вальхаллу. 47,48, 49… Анна, наконец, дошла до угла… Повернула… Слава Богу! Григорий еще раз критично оглянулся вокруг. Никто из германской группы захвата не шевелился, и даже Рудольф Гесс перестал скрести носками снег. Пора! Распутин облегченно вздохнул, покрепче зажал рану на боку, поднял воротник пальто… И вдруг всё поплыло…

* * *

— Я не поняла, какая опергруппа?

На Распутина смотрели огромные, удивлённые глаза, перевёрнутые, словно в студийном фотоаппарате.

122, 123 — отстукивали секунды в глубине сознания.

— Я говорил про опергруппу?

— Да, вы сказали, что есть две-три минуты до её прибытия.

— Полиция, Анна. Я имел в виду полицию. Надо уходить!

Распутин сообразил, что его голова лежит у женщины на коленях, а она сидит на мостовой, положив на его лоб холодную ладошку с длинными, тонкими пальцами, и дрожит, как осиновый листок.

— Анна, простите, за фамильярность, помогите подняться…

— Не беспокойтесь, Григорий, — глаза женщины смешливо сузились и от них к вискам разлетелись весёлые морщинки, — я обещаю не падать в обморок от возмущения и не кричать «Это нескромно! Мы даже не представлены!» Ваша крайне деятельная забота о моей чести и жизни оправдывает некоторую вынужденную «la vulgarité» в обращении. К тому же, вы ранены, и вам нужна помощь…

Распутин, стараясь как можно легче опираться на заботливо подставленное худенькое плечо, осторожно встал на ноги и сделал пробный шаг. Штормило прилично, но передвигаться он мог. Анна уверенно взяла на себя роль штурмана и тащила его в центр.

— Куда мы идём? — спросил Григорий, с трудом сглотнув вязкую слюну и тщетно подавляя подступающую к горлу тошноту.

— Вам срочно надо к доктору, тут недалеко…

— Отставить, — перебил Распутин женщину, — сейчас меньше всего требуется светить перед кем-то следы уличной драки. Я сам — доктор и авторитетно заявляю — угрозы жизни нет, если остановить кровь.

— Тогда ко мне…

Распутин остановился и внимательно посмотрел на Анну.

— Вы собирались возвращаться к себе домой?

Анна недоуменно пожала плечами.

— Да, а что?

Распутин покачал головой.

— Вы ведь предусмотрительный человек. С бОльшей долей вероятности у Вас засада.

Анна прикусила губу.

— Тут ведь нет войны… Швеция — нейтральная страна.

— Мировая война называется так именно потому, что вовлечены в неё все. Нейтралитет — это отсутствие окопов. Всё остальное — в наличии.

— Что же делать?