Распутин

Духовных покровителей Григория, судя по всему, не особо смутило то обстоятельство, что еще в начале 1904 года приехавший в Петербург волынский епископ Антоний, находясь в Александро-Невской лавре, высказался по поводу Григория Распутина вполне определенно: «Не верьте ему, он – обманщик; он в Казани на бабе ездил; такой человек не может быть праведником»³².

«Ну что? Где ёкнуло? Здеся али туто?»

Черносотенные церковники во главе с Феофаном ввели Распутина в аристократические салоны Петербурга как раз в тот момент, когда там резко усилился интерес к религиозной мистике.

Эпоха безвременья, в которую появился «старец», исключительно ему благоприятствовала. Неудачная Русско-японская война (1904–1905), затем революция (1905–1907), полная кровавых эксцессов и повсеместного произвола, – все это породило глобальное разочарование значительной части общества в рациональных (либеральных и социополитических) проектах и усилило тягу к постижению религиозно-чувственной стороны бытия.

Это было как раз время так называемого «неохристианства», «стремившегося соединить „дух и плоть“, „Бога и Диониса“. Распутин пришел на готовую почву»³³. В то время многие аристократические дома имели своего божьего человека или старца. Мистицизм всецело захватил высшее русское общество. «Юродивые, монахини, гипнотизеры, предсказатели, кликуши, оккультисты, спириты, странники»³⁴ пользовались в те годы поистине ажиотажным спросом.

А. Н. Боханов подчеркивает «одну существенную сторону столичного высшего общества – удивительную эротическую истерию, царившую в нем в начале ХХ века, надрывный культ плотской чувственности, вакханальный экстаз, охвативший в первую очередь дам столичного света. Разнузданную похоть прикрывали разговорами о поисках простоты, искренности и истинности. Эта атмосфера сексуального надлома очень способствовала росту известности, а затем и ажиотажу вокруг личности Григория Распутина»³⁵.

В начале 1905 года по инициативе Феофана Распутин знакомится с сестрами Милицей (старшей) и Анастасией (Станой), дочерьми черногорского князя Николая Негоша. Старшая была женой дяди Николая II, великого князя Петра Николаевича, младшая – невестой Николая Николаевича (старшего брата Петра Николаевича). На обеих сестер, прозванных при дворе «галками», Распутин произвел неотразимое впечатление. По другой версии, великая княгиня Анастасия Николаевна (Стана) узнала о Распутине от графини С. С. Игнатьевой, хозяйки известного религиозно-консервативного салона, которая, в свою очередь, прослышала о том, что некий сибирский странник Григорий был особо отмечен Иоанном Кронштадтским во время литургии и первым допущен к причастию. «Это событие, – пишет Фюлёп-Миллер, – вызвало в салоне графини Игнатьевой переполох»³⁶.

Секрет молниеносного успеха Григория заключался, разумеется, не только в заранее готовом спросе духовно томящихся аристократов на «христианско-дионисийское» лакомство, но и в умении малограмотного сибирского крестьянина сразу же безошибочно уловить суть ожиданий, адресованных ему столичным бомондом: «… возил он (Феофан. – А. К., Д. К.) меня и показывал, как райскую птицу, и восчувствовал я, что хотя и позолотилась моя судьба, но что-то подломилась. И так мне было и сладостно и грустно… Понял я, что моей мужицкой свободе – конец пришел. Что будут они все со мной в мужичка играть, а что мне их, господ, их хитрости постигнуть надо, а не то мне скоро – крышка, капут»³⁷.

Собственно, лишь с момента прибытия Распутина на берега Невы начинается настоящая история «святого черта», ставшего феноменальным симбиозом человека по имени Григорий Ефимович Распутин и города по имени Санкт-Петербург.

На первый взгляд между кряжистым выходцем из резко континентальных «кондовых» сибирских глубин и влажным, исполненным чахоточной рефлексии столичным мегаполисом нет и не могло быть ничего общего. А между тем Григорий Распутин – по крайней мере, тот Распутин, которого знает история, – истинно петербургский феномен. Нет никакого сомнения в том, что, не будь Санкт-Петербурга – города, в котором рационализм и мистика сплелись в причудливый модернистский узел, не будь этой огромной европейской декорации на краю бесконечной евразийской пустыни, – косноязыкий и егозливый пилигрим с вечно всклокоченной бородой и глазами, «зацепляющими» всё и всех вокруг, затерялся бы где-нибудь на дальних перегонах между монастырскими подворьями, постоялыми дворами и придорожными кабаками.

Только Петербург мог дать Распутину по-настоящему великий шанс, и только Распутин мог этим шансом по-настоящему масштабно воспользоваться…

Первое знакомство Григория с царской четой состоялось вскоре после двух роковых событий в истории последнего царствования: всероссийской октябрьской стачки 1905 года и опубликования в пожарном порядке «конституционного» Манифеста 17 октября. Первое из них стало для императора и его близких настоящим кошмаром, второе было пережито Николаем II как личная трагедия.