Распутин-1917

Попетляв в городских предместьях, погрохотав по булыжной мостовой, самодвижущаяся повозка оказалась на Елагином острове, подрулила к одиноко стоящему особняку на берегу Средней Невки и трижды посигналила перед резными воротами.

— Да у них тут целая армия! — второй раз удивился Сталин, осматривая внутренний двор, превращенный в подобие армейского плаца. Чем занимались компактные подразделения, скрытые двухсаженным забором от посторонних глаз, революционер разглядеть не успел, хотя любопытство распирало. Авто подрулило к крыльцу, шустрый малый в бекеше распахнул входную дверь, пригласив зайти внутрь, и глазеть по сторонам стало неприлично.

Огромный актовый зал на втором этаже, полностью занятый широкими основательными столами, наспех сколоченными из грубых досок, и устройствами наподобие чертежных, казался филиалом завода. Всевозможные металлические загогулины непонятного назначения лежали под столешницами на изящном паркете, опирались о стену и стойки, пачкали маслом красивые штофные обои. Очевидно, подобные железяки, аккуратно сложенные по ранжиру и спрятанные под мешковиной, затаились на самих столах. Но разглядеть их также не представлялось возможным. На чертёжных досках красовались наброшенные полотняные накидки, некогда служившие чехлами для диванов и кресел, сдвинутых в дальний угол зала. Стены, вплоть до оконных проёмов, были обложены мешками с чем-то сыпучим. Их приличное количество наличествовало и в коридоре. Единственным откровенно гражданским аксессуаром в спартанской обстановке выделялась массивная телескопическая труба на треноге, смотрящая не вверх, на звезды, а вдаль.

Сгорая от любопытства, революционер приник к тёплому каучуковому окуляру и оказался в роскошном зале с небольшими, круглыми столиками на три персоны, между которыми чопорными пингвинами кружили черно-белые официанты. Протяни руку — дотронешься.

— Императорский петроградский яхт-клуб.

Услышав за спиной негромкий баритон, Сталин выпрямился и живо обернулся, укоряя себя за излишнее любопытство. У двери, держа в руках два дымящихся стакана чая в железнодорожных подстаканниках, стоял чисто выбритый, усатый тип в простой солдатской гимнастёрке без погон, с короткой армейской стрижкой, чуть выступающим вперед упрямым подбородком и удивительно светлыми, голубыми глазами, внимательно разглядывающими собеседника из под густых бровей.

— Уже неделю наблюдаем за плясками чертей. Они там устроили своеобразный штаб, — продолжил вошедший, оглядывая помещение и прикидывая, куда бы водрузить принесенный напиток. — Чудаки, ей богу! Считают, что в шести верстах от Зимнего возможности Охранки снижаются в шесть раз, поэтому можно чувствовать себя в безопасности. На самом деле им уже никто не противостоит — паралич власти достиг апогея.

— С кем я разговариваю? — осведомился революционер. Голос его стал резким и отрывистым, глаза сузились, как у стрелка, смотрящего в прицел винтовки.

— Если не возражаете — горячий чай с дороги, — указал вошедший взглядом на стаканы. Определившись с местом, он направился к стайке кресел в углу зала. — Зовут меня Григорием, а фамилия настолько распространена, что… — он хитро улыбнулся. — Как сказал один весьма известный немецкий барон, в Германии иметь фамилию Мюллер — всё равно, что не иметь никакой. Вот и моя в данном случае не имеет особого значения, ибо… — Распутин поставил стаканы на край стола, — я не собираюсь выведывать у вас явки, пароли, партийные секреты. Наоборот — сам намерен предоставить на безвозмездной основе некоторое количество сведений, ничего не требуя взамен. В моём багаже накопилось много разных слов, иногда даже нецензурных, хотя я честно попытаюсь воздержаться от использования таковых. Вместе они образуют сентенции, повествующие о делах прошедших и предполагаемых, поэтому предлагаю присесть, отдохнуть с дороги и пообщаться.

Григорий еще раз широким жестом пригласил революционера комфортно расположиться в широком сафьяновом кресле, с удовольствием устроившись на соседней софе.

— Вы — не полицейский и не военный. Так не говорят ни те, ни другие. Но облачением нижнего чина вы меня не обманете. Университетское образование бесстыдно лезет из под вашей солдатской гимнастёрки.

— Однако, Иосиф Виссарионович… — Григорий замолчал на несколько секунд, — глаз у вас — алмаз. А если я скажу, что моя фамилия — Распутин, поверите?

Сталин застыл немым изваянием, прищурился, цепко скользнув по фигуре собеседника снизу вверх, впился своими желтыми, тигриными глазами в Григория, невольно заставив его отвести взгляд и потупиться.

— Про царскую семью ходит много сказок, — задумчиво и глуховато, словно про себя, произнес он, наконец, — но эту я считаю самой невероятной.

В зале повисла тягучая, тревожная пауза. Распутину показалось, что он слышит за стеной метроном, хотя это кровь пульсировала в ушах.

— Вы смогли меня удивить, — неспешно продолжил революционер, насладившись театральной паузой, — и я уже готов вас выслушать, хотя еще не готов поверить. О чем будем беседовать?