Распутин

В небе затеплелись кроткие звезды. В остроге - знал отец Фео-дор ■- томились многие люди, и были среди них - он знал - смертники, у которых не завтра, так послезавтра на радостном весеннем рассвете их люди-братья отнимут жизнь. И хотя голодны были голодом любви сердца людские, но в то же время никак не могли они сбросить с себя вековечных цепей Зверя и мучились под этими теплыми кровлями маленького северного городка мукою тысячелетней. Что же делать, Господи? Как их спасти? - с тоской глубокой вопрошал отец Феодор Христа. И опять четко бросилась ему в глаз узорная вязь: «Бог есть любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем...»

- Так это все-таки твой ответ? - тихо проговорил отец Феодор. - Принимаю, Господи, принимаю покорно, хотя и не постигаю...

Задумчивый, он прошел в свою маленькую спаленку, чтобы переодеться, но не успел он снять с вешалки старенькую рясу свою, как на пороге спаленки появилась Марфа.

- Там, батюшка, этот пришел... комиссар, что ли... ну, который из совета... тебя требовает... - сказала она.

- Какой комиссар? Что ему надо? - спросил отец Феодор.

- Не знаю, батюшка... Он у нас еще обыск два раза делал... И пьян-пьянешенек, еле на ногах стоит... Я было его прогоняла: иди, проспись, а он, как бык, ревет и никак не уходит, с тобой повидаться хочет...

Отец Феодор сразу встал.

- Ну пусти, ничего... - с подавленным вздохом проговорил он, и когда Марфа вышла, он поправил волосы и тихонько вышел в сво^ зальце.

Там у входной двери с шапкой в руках едва стоял Матвей, член чрезвычайки, бывший сторож школьный в Уланке, с лицом исковерканным и жалким до последней степени.

- Отец Феодор... батя... не погнушайся... - едва выговорил он. - Видишь: пришел...

- В чем дело, милый человек? - просто проговорил священник. Матвей только молча уставил на него свои пьяные, полные муки нестерпимой глаза, и по лицу его, серому, больному, потекли вдруг крупные слезы. И подняв свой грязный тяжелый кулак, он, глядя на священника, из всей силы вдруг начал колотить им себя в грудь. Отец Феодор сострадательно смотрел на него.

- Ну? Понял? - с воплем вдруг вырвалось у Матвея. - Понял? И больше никаких...

- Что, друг? Тяжело? - участливо спросил священник, дивясь и радуясь.

- У-у-у! - зарычал вдруг Матвей, исступленно крутя головой. - Силы моей нету... Понял?

И снова начал он бить себя в грудь в то время, как по землистому лику его из тяжелых глаз текли и текли слезы.

- Был на исповеди... - заговорил Матвей. - Каялся... Да нешто все выскажешь? Грабили... кровь проливали... Из-за чего? Хошь убей, вот, батя, меня теперь: не знаю! И больше никаких... Не знаю, и шабаш!.. Ну, награбил... в антамабиле езжу... сегодня индюка, разговлямшись, сожрали... повар готовил... вино всякое пили самого первого сорту... как, бывало, у Кузьмы Лукича... в школе... А... а... толков вот не получается!.. Нет спокою душе моей, и шабаш... И ни на чего мне богачество все это не нужно... Хошь, тебе все сичас же принесу? Хошь, ежели велишь, в Окшу брошу?.. И из-за дерьма, можно сказать, собачьего вот... дожил... Батя, - вдруг закричал он страшно. - Я руки на себя наложу, вот как! Все пустое, и нет мне, проклятому, спокою ни в чем... Понял? Батюшка, прости меня окаянного...

И вдруг со всего маха с рыданием бросился он в ноги священника, и весь в слезах целовал исступленно пол, и бился в него головой из всех сил, и выл истошным голосом, страшно и жалко.

- Батя... отец Феодор... святой человек... спаси ты... душу мою... окаянную...

И снова кудлатой головой бился он о половицы.

- Молюсь - не помогает, пью - не помогает... Батя, что же делать мне, проклятому, окаянному?.. Сними ты грех наш с меня великий... слезы чужие сними... кровь чужую неповинную смой... Батя, сил у меня нету... Вот как... Руки на себя наложу... И наложил бы да... там-то что? Потом-то? У-у-у-у...

Отец Феодор не препятствовал Матвею в муке его: пусть выговорится, пусть выплачется, пусть обмякнет в огнях покаяния.

- Батюшка, что молчишь? Нюжли же нет прощения мне? Говори, говори, батя... Что мне делать?!

- Я буду молиться... - сказал тихо священник. - И ты молись со мной...

И вместе с пьяным палачом он стал перед образом Спасителя и начал молиться. И когда почувствовал он, что Матвей немножко успокоился, он обернулся к нему, истово перекрестился и тихо, но значительно сказал:

- Господь видел муку твою и слезы твои. В них спасение твое. Иди немедля к своим товарищам и откажись пред ними от всех дел твоих. Но немедля, пока не остыла еще мука твоя. И все, что присвоил ты себе чужого, немедленно возврати тем, у кого взял, а не знаешь - первым попавшимся нищим раздай или даже хоть в Окшу брось. А потом, завтра, приходи опять ко мне, и поговорим, что мы дальше предпринять можем...