Распутье

– Да понимаю я, что натворила! У меня от ужаса зубы стучали, но все равно делала. Знаешь, почему? Да потому что не могу больше лежать в темноте, привязанной ремнями к кушетке, не могу выносить эту невозможность хоть что-то сделать – я делаю не потому, что вся такая из себя героиня, а не могу ничего не делать! Страшно вызвать гнев Ивана, умереть страшно, в психушку вернуться страшно, но в той темноте в бездействии остаться страшнее.

– Не говорите мне про страх, Елизавета Андреевна. И про темноту вы ничего не знаете.

– Так расскажи, будь добр! Ты ведь не просто так меня сюда привез, хотя и без того было понятно, что со мной делать. Так возьми и убеди меня, тогда это происшествие останется единственным, и я вдруг поумнею до нужного тебе уровня!

– Хорошо. Мы познакомились с Иваном Алексеевичем в СИЗО, когда он своих ребят вытаскивал после очередной разборки с алаевской братвой. Чистое совпадение. Или нет, если учесть, что взяли меня как раз в районе, которым заправлял старший сын Алаева. Когда тот меня подозревает, что не случайно именно я сынка снял, то не просто так – почти все знают, включая Алаева, что рано или поздно я бы его снял.

– Продолжай, – попросила я, поскольку пауза затянулась.

Коша спокойно кивнул каким-то своим мыслям и заговорил снова:

– Нас лет с двенадцати в детдоме отбирали – пацанов, что покрепче. Девочек тоже брали, но для других задач, сами понимаете. А с четырнадцати уже не жалели, тащили на бои в яму. А мы и шли – за жратву и от невозможности отказаться. Умирали наши редко, но бывало, чаще травмировались – некоторые сами нарывались на серьезные переломы, чтобы их больше не трогали. Ни копейки за это никому не платили, а кто рот откроет – так с разорванным ртом и помрет. Меня тогда многому научили – что никому верить нельзя, что когда жалеешь других – сам оказываешься на дне и что всем, абсолютно всем на свете на тебя насрать. Я видел, как списывали «выбывших» в детдомовских списках – всегда с подписью «суицид». Одни суицидники, смешно слышать, но ведь канало: ни единой проверки, а если и приходили такие, так с любым можно договориться. На самом деле среди нас не было суицидников, мы все хотели жить, эти ямы на каком-то подсознательном уровне вырабатывают инстинкт выжить любой ценой.

На этот раз я не стала торопить, когда он замолчал. И дождалась продолжения:

– И наконец-то нас взяли – как раз во время боев. Я от радости тогда чуть не помер, даже не заметил, что взяли-то одних пацанов и девок, ни одного клиента, будто и не видели толпы зрителей. А может, и их загребли, а потом отпустили, не в курсе. И вот прямо в СИЗО мне исполняется восемнадцать – с днем рождения, Русланчик, в качестве поздравлений мне вдруг выдвигают обвинения в организации этих самых боев без правил. Я самих-то организаторов только по рожам знал, ни одной фамилии, но от поворота охренел. Тюрьмы я не особенно боялся – разучился к тому времени бояться, потому даже подписал бы признание. А прессовали меня жестко, чтобы подписал. Но понимал хорошо: на меня срок-то повесят, а потом уже в тюрьме добьют, чтобы подстраховаться, я ж мог заговорить и через пару лет. И где были твои честные прокуроры, где был хоть один следователь, которому не насрать? Все они понимали, но уже получили свой куш, чтобы дело повернули именно таким образом. А им надо было и отношения с братвой не испортить, и дачи достроить, и следствие закрыть настоящей жирной галочкой. Именно так они свои галочки и ставят, вот вам вся статистика раскрытия преступлений. И вот тут появляется Иван Алексеевич – первый человек за всю мою жизнь, которому было не насрать. Он не только меня тогда пристроил – многие из ребят и девчонок под его крылом остались. Анфису помнишь? А Моржа? Меня вообще смышленым посчитал и похвалил, сколько я прессинг ментов выдерживал, потому за меня взялся всерьез. Думаете, он кого-то принуждал на него после работать – ничего подобного, сами шли и его никогда не предадут. Потому что в мире такие люди, которым не насрать, в штучных экземплярах водятся.

Убедившись, что больше он ничего не скажет, я решила ответить, но тщательно обдумала каждое слово и сбавила тон:

– Коша, это была случайность. Плюс Иван с Алаевым враждовал, лишний повод тому насолить. Тебе ни разу не приходило в голову, что сам Иван мог подобные тотализаторы организовать? Неужели ты его считаешь настолько щепетильным? Или просто старшему сыну Алаева такая выгодная идея первому в голову пришла?

– Я его считаю тем, кем он есть. А верю только тому, что было на самом деле.

– Ты фаталист, Коша? Вот уж от кого не ожидала! Ладно, допустим. Но просто представь, что рядом с тем делом оказался бы Нимовский – тот самый, которого взяткой не купишь, которого не запугать и не сбить с поиска правды. Разве он прошел бы мимо? А может, окажись там Нимовский, он сыграл бы в твоей судьбе ту же роль? Но только сейчас ты занимался бы вообще другими делами.