Распоротый

Я стоял на скале, втыкая в углы глаз пальцы, зажимая себе рот, и слезы текли по щекам, срываясь с них в пропасть. Крупная дрожь била мгновенно ставшее ватным тело, словно кто-то невидимый тряс меня, схватив за плечи. Я понимал, что все кончилось, взорвалось, погибло, что Юкиры теперь больше нет и никогда не будет, что он навсегда остался внизу, на том гребне, куда привел его я. Привел и бросил одного.

– Суки! – прошептал я, слабо понимая, кого имею в виду. – Юкира…

Надо было идти.

Автоматически сняв и размотав веревку, я прощелкнул петлю на одном ее конце в ушной карабин вплавленного крюка, а другой конец закрепил на груди. Мышцы, пока я стоял, успели одеревенеть, но я все-таки нащупал пальцами зацепку и поставил ногу на крохотный выступ.

– Суки…

Я обдирал пальцы, нашаривая едва заметные выступы, подтягивался, упирал ногу, выжимался, сажал крюк, прощелкивал веревку, снова находил выступ, снова выжимался и снова сажал крюк. Слезы душили меня. Я лез, как робот, механически повторяя одни и те же движения, вслепую нащупывая путь, а в голове, словно заевшая запись, билась короткая и нелепая мысль: "Ты привел его сюда. Ты привел его сюда. Что ты скажешь теперь Амалазунте?"

О! Я знал, что скажу Амалазунте. Я хорошо представлял себе, что я ей скажу. Я много должен был ей сказать. И я не сомневался, что скажу ей все, что должен. Если, конечно, мы встретимся.

Если мы встретимся!

Нога моя соскользнула с ненадежной опоры, пальцы мигом слетели с очередного миниатюрного выступчика, и я, не успев даже охнуть, сорвался и полетел в пропасть.

Сон мой, страшный мой сон, мучивший меня в первые дни после приезда сюда, теперь разворачивался наяву, и я, обдирая колени и локти о жесткую скалу, слышал и чувствовал короткие рывки, когда веревка натягивалась на очередном крюке, и снова летел в свободном падении, сопровождаемый отчетливым

Ногами я задел за какой-то выступ. От сильного удара меня развернуло и завертело, и теперь я, падая, беспорядочно бился о камень, а потом меня рвануло так, что затрещала грудная клетка, и последней моей мыслью перед тем, как что-то врезалось мне в голову и я потерял сознание, была испуганная мысль о сердце…

Придя в себя, я долго не мог понять, где я. Боли я сначала не чувствовал. Тело было вялым и неподвижным, и только через несколько минут я смог поднять руку и ощупать предмет, трущийся о мою щеку.

Это оказалась веревка. Я висел на веревке, и вокруг была ночь. Вокруг была ночь, я висел на веревке, прощелкнутой в карабин, и это означало, что я в горах. Судя по холодному чистому воздуху, я был на Земле. Надо было только понять, в Гималаях я или в Альпах. И еще – почему меня не сняла спас-служба. Что-то, наверное, случилось с передатчиком. Но это не страшно. Главное, что я жив и теперь смогу дождаться рассвета. Вот только с кем я ходил наверх? Этого я никак не мог вспомнить.

Луна над головой била слишком крупная. В ее свете была видна отвесная скала, горы, торчащие из облаков, и совсем недалеко надо мной заснеженная вершина. Я с трудом снова поднял руку и ощупал голову. Вязаная шапочка амортизатора была мокрой и липкой. Я лизнул пальцы и почувствовал вкус крови. "Сильно, однако, досталось, – подумал я. – Вспомнить бы, с кем я ходил?"

Теперь я уже чувствовал боль в правом плече и левом бедре. Вероятно, когда я падал, меня било о скалу. Я осторожно пошевелил рукой, а потом ногой. Похоже, что переломов не было. Сильнее всего досталось голове. Видимо, уже после того, как сорвало каску…

Где-то неподалеку я услышал тихие голоса. Судя по всему, это наконец прибыли спасатели. Я прочистил горло, собираясь закричать, и неосознанно взялся рукой за неисправный передатчик. Однако, к моему изумлению, вместо него рука нащупала на бедре ребристую рукоять бластера.

Что-то было не так. Откуда у меня мог взяться на восхождении бластер? Левой рукой я потянулся к обвязке, рассчитывая найти на ней стандартную аптечку. Но и здесь меня ожидала неожиданность Там, где обычно крепилась аптечка, висел станнер

Бластер со станнером. В отчаянной попытке я прикрыл глаза, напрягся и вспомнил.

Погиб Юкира. Юкира погиб в бою под горой, а я пытался пройти плиту и слинял. Я отодрал все крючья и пролетел полных две веревки. Меня спас последний крюк, который я вплавил в скалу. Теперь я болтаюсь в шестидесяти метрах от того места, где сорвался. Однако кто ж это там говорит?

С трудом преодолевая вязкое сопротивление засохшей на шее крови, я повернул голову влево и прислушался. А потом всмотрелся. Несколько белых теней поднимались снизу, от гребня, и я снова услышал их затухающие голоса. Острое чувство опасности пронзило меня, перехватило дыхание, и рука автоматически дернулась к бластеру.

Мимо меня из пропасти к себе на базу поднимались люди роя. Они спускались вниз посмотреть, что там произошло, и удостовериться, что никого не осталось в живых. А также произвести контрольный выстрел, если кто-то все же остался. Пока я был без сознания, они сделали свою работу и теперь летели домой спать.