Распни Его

Государь принял генералов стоя: было состояние напряженности и внутреннего холодка. Только несколько позже он сел и предложил им сесть. Рузский воспользовался предложением, — другие продолжали стоять. Может быть, проносились в мозгу мысли, что они стоят навытяжку в последний раз перед русским Царем в последние минуты его царствования. Саввич чувствовал себя не по себе. У него не хватило гражданского мужества отказаться от участия в деле, которое ему было чуждо, противно и непонятно. Он преодолевал сильное душевное волнение.

Рузский начал доклад с чтения телеграмм. Это были козырные тузы в большой психологической игре. Им владела основная мысль: побольше произвести впечатление, чтобы достигнуть поставленной цели. Сведения были действительно убийственные. Рузский сообщил, что Собственный Его Величества конвой перешел на сторону Думы; что Великий князь Кирилл Владимирович во главе с гвардейским экипажем прибыл в Думу и заявил о своей покорности; что главнокомандующий Московским военным округом генерал Мрозовский подчинился Временному правительству; что гарнизон Царского Села восстал и вся царская семья находится в руках мятежных войск.

— Ваше Величество, вы видите, как грозно и страшно несутся события, каждый миг приближая нас к катастрофе. Для спасения гибнущей России, для спасения династии и вашей любимой семьи есть только один выход — это ваше отречение от престола в пользу Вашего Августейшего сына Наследника Цесаревича.

— Я не знаю, хочет ли этого вся Россия… — заметил Государь.

— Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности. События несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит непоправимыми бедствиями…

Раздавшийся стук в дверь остановил на момент разговор. Рузскому передали телеграмму Алексеева и ответы главнокомандующих. Он начал их читать Царю. Все оставили, все отреклись, предали, все умоляли об искупительной жертве. «Коленопреклоненно» просил Великий князь Николай Николаевич: «осенив себя крестным знамением, передайте Ваше наследие»… Сухо и коротко ответил Брусилов: «…единственный исход, могущий спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет, — отказаться от престола в пользу Наследника Цесаревича»… Бородатый Эверт, человек без собственного мнения, давший ответ лишь после того, как ему сообщили ответы Брусилова и Рузского, — написал совершенную неправду: «Ваше Величество, на армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков рассчитывать нельзя»… «верноподданный умоляет Ваше Величество, во имя спасения родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной думы». Только один Сахаров — главнокомандующий Румынским фронтом — дерзнул дать оценку событиям и назвал предложение Родзянки «гнусным»: «…Я уверен, что не русский народ задумал это злодейство, а разбойная кучка людей, именуемая Государственной Думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей. Я уверен, что армии фронта непоколебимо стали бы за своего державного вождя, если бы не были призваны к защите родины от внешнего врага и если бы не были в руках тех же государственных преступников источники жизни армии»… Закончил тем же, что и другие. «Переходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный подданный, рыдая, вынужден сказать»…

Телеграммы прочитаны. Настала жуткая, мертвая тишина. Государь сидел, опустив голову. Рузский и генералы смотрели на него во все глаза. Саввича душили спазмы, он задыхался, чувствовал: вот-вот упадет или разрыдается, как ребенок, от жалости к затравленному, любимому человеку. Государь курил папиросу за папиросой. О чем он думал и что чувствовал в эти страшные минуты, когда от него требовали во имя горячо любимой Родины, ее целости и независимости и во имя победы — отречения? Об этом он рассказал только матери и жене.

Рузский по русской пословице: «Куй железо, пока горячо» — опять приступил к Царю. Не надо давать ему много задумываться; надо было использовать минуту душевной подавленности: надо было ловить момент. На этот раз он выдвинул своих помощников:

— Государь, я вас прошу выслушать мнения пришедших со мной генералов. Они оба в высшей степени самостоятельные и при том прямые люди.

Но Государь молчал. Может быть, не слышал; может быть, слова пронеслись, как чей-то голос, где-то в тумане, не дойдя до сознания. Рузский повторил просьбу снова еще раз и, наконец, в третий раз. Государь очнулся. Он повернул голову к генералам, посмотрел на их лица и сказал:

— Хорошо, но только я прошу откровенного мнения…

Генералы заметили, что Государь отлично владел собой. Это их восхитило и позволило свободнее говорить.