Расплата. Цена дружбы

Соня помчалась со всех ног, прижимая Нинку к животу. Женщины пронеслись улочками обреченного военного городка. Дальше простиралось поле, а метров через пятьсот начиналась березовая роща с вкраплениями сосен и осин. Позади не утихала стрельба. Немецкие танки остановились, пропустив вперед пехоту. Солдаты караульного взвода и отдельные летчики отстреливались из-за домов, но были в считанные минуты сметены. Летчики сильны в облаках, а пехота – царица полей. Одна из танковых рот отклонилась, чтобы покончить с аэродромом. Танки таранили лбами беспомощные на земле истребители, довершая учиненный бомбардировщиками разгром. А затем, обогнув городок с востока, замкнули кольцо окружения.

Командир истребительного полка, пара офицеров и дюжина бойцов засели в штабном бараке, пылающем с четырех сторон. Когда их осталось только трое, а патроны и гранаты вышли, раненый в обе ноги командир поблагодарил подчиненных за службу и истратил последний патрон на себя. Старлей и старшина, не сговариваясь, шагнули из руин, задрав руки.

Соня и капитанша подбегали к опушке, когда сзади хлестнул пулемет. Капитанша, охнув, повалилась лицом в траву. Соня тоже упала, едва не раздавив Нинку. Над головой провизжали трассеры. Стрелок фашистской бронемашины выпустил по беглянкам десяток пуль и повел стволом дальше, удовлетворенный проявленной меткостью. Фигурки исчезли в колосящейся ржи. Соня, лежа, обернулась к капитанше, и прикрыла ладошкой рот.

– Ой, Господи, – всхлипывала она, по-пластунски пробираясь к лесу. Ребенка пришлось волочить, как рюкзак. Нинка, естественно, зашлась в плаче. – Заткнись, дура! Заткнись!

Вскоре они были под спасительной сенью деревьев. Ощупав ребенка и убедившись, что руки-ноги целы, Соня пошла через чащу. Не соображая, куда. Лишь бы подальше от фашистов.

Под внезапным сокрушительным ударом любой армии приходится несладко. Красная не стала исключением. Войска откатывались неорганизованными потоками, спонтанно огрызаясь на напирающих фашистов. Штабы утратили связь и управление, царили неразбериха и паника. Противник прочно владел инициативой. Танковые клинья рвали наспех организуемую оборону. В небе господствовало Люфтваффе.

* * *

Около шести утра, 22 июня, по раздолбанному проселку, километрах в сорока от границы, катила советская полуторка, выкрашенная в цвет хаки. Водила, новобранец с лицом десятиклассника, крепко держался за баранку, не спуская глаз с дороги. Справа от водителя сутулился командир, ерзая ягодицами по лавке.

– Давай, Снижко, давай! – подгонял время от времени командир. – Жми! Пока они нас тут не захлопнули, как крыс в мышеловке.

– Жму, товарищ старший лейтенант, жму!

Положение было отчаянным. Немецкая моторизованная колонна, судя по издаваемому рыку, двигалась параллельным курсом, только немного южнее, постепенно забирая к северу, и вопрос состоял в том, успеют ли они прорваться к своим или наткнутся на немецкие бронемашины. Последнее означало либо смерть, либо плен, а в плен красноармейцам сдаваться не положено, а командирам тем паче. Как там выдумали в ЦК, русские не сдаются, так что ли?

– Жми, бля!

– Да жму я, товарищ старший лейтенант! Жму!

В кузове на ухабах подскакивали трое одетых в хаки мужчин. Один был богатырского телосложения артиллерийским старшиной с перевязанным кровавой тряпкой лбом, двое других из Лубянского ведомства. Молодой, кареглазый чекист с лицом хорька носил на небесно голубых петлицах по два командирских кубаря сержанта Государственной безопасности. Второй был при шпалах армейского полковника, соответствовавших званию капитана ГБ.[6] Старший из чекистов буквально исходил потом. Жидкость катила по его круглому, словно тыква лицу градом, лысый как колено череп лоснился от влаги. Капитан ГБ раз за разом снимал фуражку, промокая лысину батистовым платочком с вензелями.

«На конфискациях, видать, добыл, – с неприязнью думал артиллерийский старшина, но, язык, естественно, держал за зубами. – Башка плюгавая, как у Гришки Котовского.[7] Такой только солнечные зайчики пускать, в глаза врагам мировой революции», – его собственная, перевязанная кровавой тряпкой, гудела колоколом, а удары пульса отдавались в висках. Война застала старшину на марше. Его артиллерийский гаубичный полк скрытно, под покровом ночи выдвигался к границе, когда на рассвете был неожиданно атакован фашистами. Немецкие танки выскочили из стелющегося по земле тумана, круша артиллерийские тягачи и давя гусеницами лафеты гаубиц. Солдаты и командиры падали под кинжальным пулеметным огнем. И десяти минут не прошло, как от полка остались одни рожки да ножки, как некогда бабушка старшины говаривала. Выжившие кинулись наутек. Немцы их не преследовали.