Расплата. Отбор для предателя

Я снимаю кольцо и смотрю на своё настоящее лицо, которое теперь кажется мне чужим. Волосы отросли почти до плеч, и в лучах солнца они, как и прежде, играют, словно чистое золото.

— Мама? Это ты? — слышу я шёпот Лили и резко оборачиваюсь.

— Мама! — кричит дочка и подбегает ко мне. — Я знала, знала, что ты жива! Адриана говорила, что ты слышишь меня, она говорила, и я ей верила!

Я поднимаю дочку на руки. Что ж, если это случилось так, пусть будет так. Я хотела открыться ей, когда мы покинем это место, чтобы она случайно не сказала кому-то из слуг, что её погибшая мать на самом деле жива. Но теперь, глядя в её глаза, я понимаю, что это было глупо. Каждую ночь, когда я укладывала её спать, я ужасно хотела снять кольцо, но каждый раз останавливала себя, помня слова Блэйка о том, что это может быть опасно.

Она трогает мои волосы и смотрит, улыбаясь во весь рот.

— Твои волосы, они такие короткие… Где же ты их потеряла?

— Они мешали мне, — отвечаю я, пытаясь не плакать.

— Но где ты была? Почему папа говорил, что ты никогда не вернёшься?

— Он не знал, дочка…

— Мама, — шепчет Лили и крепко обнимает меня. — Я так тебя люблю.

— И я тебя люблю, Лили, — говорю я дрожащим голосом.

— Если ты жива, может быть, тогда и папа жив? — отрывается она от меня и снова заглядывает в глаза.

Но я лишь качаю головой.

— Но ведь ты же здесь, со мной.

— Я здесь.

— Значит, и папа вернётся?

Я качаю головой, не зная, как объяснить дочери, что её отца больше нет.

— Адриана говорит так же, как ты, — с горечью произносит Лили.

Я задумываюсь на мгновение, принимая решение, а потом слышу свой голос:

— Я могу показать тебе его.

С Лили на руках подхожу к столу, касаюсь камзола Ивара рукой. Перед моим внутренним взором возникает Ивар, стоящий перед зеркалом и поправляющий верхнюю пуговицу. Он улыбается своему отражению и кивает.

— Это папа! — с восторгом вскрикивает Лили шёпотом. — Я вижу его. Папа! Он живой…

— Стой, Лили!

Она отрывается от меня и бежит к отцу, но как только я перестаю её касаться, видение прошлого обрывается, и Ивар исчезает.

— Это всего лишь память этой вещи, — говорю я. — Все вещи хранят память обо всём, что с ними происходило. Эта вещь принадлежала твоему отцу, и она хранит память о нём, так же как ты хранишь память.

По щекам Лили катятся слёзы.

— Это нечестно. Я не хочу так. Я хочу, чтобы он был жив, так же как и ты.

Я снова беру её на руки и прижимаю к себе, гладя по волосам, и шепчу:

— Я знаю, дочка, я знаю. Отец жив, пока ты его помнишь. Если ты его не забудешь, он всегда будет жить в твоём сердце. Вот здесь.

Я касаюсь рукой сердца, чувствуя, что слова, которые я говорю дочери, как будто освобождают меня от последних оставшихся в душе тёмных воспоминаний о моём муже, оставляя в сердце только свет

и любовь.

Снова беру дочку на руки.

— Он всегда будет жить, помни об этом.

Она вытирает слёзы тыльной стороной руки и кивает. Я целую её и прижимаю к себе, чувствуя, как счастье от того, что я могу быть с ней рядом больше не скрываясь, переполняет моё сердце.

— Я больше никогда тебя не оставлю, Лили.

87

18 месяцев спустя.

Ридли

— Вставай, Барон, нечего разлеживаться, — доносится до меня хриплый голос тюремщика. Он стучит палкой по прутьям решётки, и я открываю глаза. Одинокий луч света прорезает мою крошечную камеру, вместе с Бэйлом возвещая о том, что наступило очередное утро, такое же, как пять сотен предыдущих.

— Какой смысл вставать, — отвечаю я, — если вся радость за день — это видеть твою омерзительную харю, Бэйл?

Он улыбается всеми своими 13-ю зубами и издаёт смешок.

— Извините, ваша светлость, другой хари у меня для вас нет. И, кстати, кушать подано!

Он ставит на пол поднос с едой и пропихивает его в щель под решёткой. Еда пролезет, а человек нет.

— Спасибо, дружище! Неужели опять похлёбка из гнилой пшеницы с крысиными хвостами?

— Сегодня хвосты особенно вкусные, барон! Лично для вас отбирал лучшие!

Он снова издаёт смешок, и я улыбаюсь в ответ. У меня ушло больше полугода, чтобы расположить к себе угрюмого охранника, теперь я бы, наверное, мог назвать себя его другом. За это время я успел узнать всю его жизнь — от самого детства до его нынешних пятидесяти лет. И надо сказать, годы эти прошли не намного лучше, чем моё нынешнее заточение.

— Что слышно на свободе? — спрашиваю я.

— Ничего особенного. Король объявил отбор. Наш монарх наконец хочет жениться, да прославится его светлейшая огнедышащая задница на все времена.

От слова «отбор» меня словно подбрасывает, и я сажусь.

— Отбор? Ты сказал «отбор»?

— Ну… А ты чего подскочил? Аппетит проснулся, барон?

— Что там про отбор? — нетерпеливо говорю я.

— Я же рассказываю. По всему королевству снова рыщут, разыскивая самых пригожих девиц, способных ублажить короля. Священное действо, благословлённое богами, и всё такое. Люди только и трещат об этом без умолку. Вспоминают отбор того князя дракона… как его там звали… забыл.

— Ивар Стормс, — говорю я мрачно.

— Точно, Стормс. Тот самый подохший дракон. Видать, невеста была такая страшная, что он концы-то и отдал.