Расплата

В 1959 году он сдал докторский экзамен, получил место ассистента-анестезиолога и снял большую, светлую квартиру недалеко от Лейденской площади. Каждое утро он ходил пешком на работу в Больницу королевы Вильгельмины, ту самую, что во время войны с немцами была переименована в Западную больницу. На улицах этого, расширившегося с тех пор, больничного комплекса всегда была толчея машин «скорой помощи», посетителей и пациентов, которым разрешено было выходить, и они совершали небольшие прогулки в своих полосатых пижамах, накинув сверху пальто. Врачи перебегали в развевающихся белых халатах из одного здания в другое. Проезжающие на велосипедах медсестры смотрели иногда с особой нежностью на Антона, который шел чуть наклонив голову, отбрасывая назад падающие на лоб волосы, немного шаркающей походкой, — и тогда они попадали на его диван. Один-единственный раз ему пришлось пройти мимо здания, где когда-то помещался «Лазарет», но о Шульце, которого внесли туда — умирающим или уже мертвым, — он думал все реже.

Свою первую жену он встретил в 1960 году, во время рождественских каникул, в Лондоне. Целыми днями он гулял по городу, покупал одежду на Риджент-стрит, посещал магазины, торговавшие старинными навигационными приборами, позади Британского музея, по вечерам же обычно шел в концерт. В те годы в Лондоне все еще часто встречались люди, носившие котелки и длинные, свернутые зонтики, и, если он обедал в пабе, все вешалки были заполнены этими, навевающими ностальгию, предметами. Как-то в дождливый день, слоняясь по Уайтхоллу, меж колоссальных архитектурных свидетельств могущества, воплощенного в королевских конногвардейцах, выводивших, как тетерева в брачный период, непонятные танцы, он решил зайти в Вестминстерское аббатство, где еще ни разу не был.

Там полно было иностранных туристов и провинциалов, приехавших на денек в Лондон. Он купил путеводитель в обложке того самого лиловато-красного цвета, который встречается только в Англии, но зато там распространен повсеместно. Оказалось, однако, что в одном только среднем нефе, до входа на клирос, насчитывалось сто семьдесят могил тех, кто составлял цвет нации в течение последних шести столетий, так что он сразу захлопнул книжку. Повсюду — на полу, на стенах, на столбах — скульптуры и надписи; в капеллах — статуи и гробницы, поставленные тесно, как в смотровой день на второразрядном мебельном аукционе. В узком проходе у клироса мертвые лежали вплотную друг за другом — словно пациенты на носилках в коридоре у операционной, — с той только разницей, что лежали они в мраморных саркофагах и находились под весьма специфическим наркозом. Он представил себе, что началось бы тут в Судный день, если бы все эти сотни героев, дворян, писателей и художников поднялись из своих могил и начали друг с другом знакомиться, — самый фешенебельный клуб Соединенного Королевства.

The royalty[71] покоились в капелле позади высокого алтаря. Меж гробниц королей и королев толклись и мельтешили люди, которые ни при каких условиях не могли бы быть похоронены здесь, а около Coronation Chair[72] образовался затор. Антон, как и все, был поражен тем, что именно на этом троне, начиная с четырнадцатого века, короновались почти все английские монархи. Пережившее всех их дубовое кресло с простыми украшениями (спинка — вся в инициалах, выцарапанных Бог знает в каком веке и кем), ради сохранения исторической подлинности, никогда не реставрировалось. Под деревянным сиденьем — большой булыжник, The Stone of Scone[73]. Антон снова открыл свой путеводитель. Там говорилось, что камень этот служил подушкой библейскому Иакову[74]; в восьмом веке до Рождества Христова он попал в Ирландию через Египет и Испанию, через тысячу четыреста лет — в Шотландию и наконец — в Англию, где до сих пор и находится. Как настоящую правду о королях можно было узнать, по его мнению, только из драм Шекспира, так и легенда о камне показалась ему вполне уместной и точной. Только когда в жилах ирландских претендентов на трон на самом деле текла королевская кровь, камень издавал стон, в остальных же случаях — нет. Антон рассмеялся и громко сказал по-голландски: «Так оно и было». И молодая женщина, стоявшая рядом, спросила: «Что — так и было?»

Антон посмотрел на нее — и в ту же минуту все было решено.

Все дело было в ее взгляде — в том, как она смотрела, и в ее волосах — густых, непослушных, рыжих волосах. Ее звали Саския де Грааф, и она работала стюардессой на КЛМ[75]. После того как они осмотрели Poets’ Corner[76], он пошел провожать ее. Она должна была еще заехать в «Сент-Джеймский клуб» за отцом: тот каждый год летал на Рождество в Лондон — повидаться с друзьями военного времени. Когда они подошли к клубу и остановились, чтобы сговориться о том, как им встретиться в Амстердаме, оттуда вышел генерал и сел в ожидавший его автомобиль с военным шофером.