Распятая плоть

Я вошел в квартиру, подозрительно глядя себе под ноги. Может быть, именно благодаря этому мне посчастливилось избежать столкновения с неимоверных размеров ботинком, но, шарахнувшись от него, я тут же споткнулся о валявшуюся на полу книгу. Каким-то чудом я удержался на ногах и остановился в центре комнаты. Мне показалось, что в комнате не мешало бы навести порядок, но если его это устраивало, то мне-то что за дело, в конце концов.

— Я Питер Солт, — объявил парень, — а вы кто такой?

— Марк Логан. — Я сунул ему под нос свою лицензию. — Видите ли, я частный детектив.

Парень ухмыльнулся, и я заметил белые, как сахар, зубы.

— А не врете? И что же случилось?

— Просто навожу кое-какие справки о той вечеринке в прошлую субботу у Уэзеров, на которой вы были вместе с Айлой Вейчек.

— Ах да. — Он хмыкнул. — Грандиозная была вечеруха! — Потом вдруг лицо парня потемнело и он неожиданно нахмурился. — А вам что, собственно, надо знать? Неужели что-то не так?

— Вот-вот! Да вы не волнуйтесь, ничего особенного. Так, просто расспрашиваю всех, кто там был. Можно сказать, навожу справки.

Внезапно дверь за его спиной тихо приоткрылась, и в комнату вплыла высокая черноволосая девица. Довольно хорошенькая, прикинул я. Густые черные как смоль волосы откинуты назад и тяжелой волной падают на спину, высокий лоб открыт. На ней было черное кимоно из какой-то полупрозрачной ткани, да и все остальное точь-в-точь совпадало с описанием Энн. Я даже зажмурился — девица походила на спелый плод, восхитительный, сочный плод, в который так и хотелось вонзить зубы. Энн не ошиблась и в другом — девушка прямо-таки источала сладострастие. Ногти у нее были ярко-алого цвета, такие же яркие пухлые губы, от которых просто невозможно было отвести глаз, изумительной формы нос, а над глазами дивные брови вразлет, подобные взметнувшимся крыльям какой-то диковинной птицы.

— Привет, — пропела она. — Здесь что — вечеринка?

— Нет, не вечеринка, — терпеливо объяснил Питер. — Во всяком случае, пока еще нет. Познакомься, Айла, — Марк Логан, частный детектив. Парень роет землю копытом, хочет узнать побольше о том, как мы шаманили в субботу.

Она бросила на меня долгий взгляд, но ничего не сказала и молча продефилировала в угол, где стояло обшарпанное кресло. Плюхнувшись в него, она небрежно перекинула ноги через ободранную ручку. Я завороженно следил за тем, как она, с моей точки зрения, совершенно безответственно относится к этим длинным стройным ногам. Кроме этого, я успел убедиться, что под кимоно была только сама Айла, и ничего, кроме Айлы.

Я прокашлялся и еще раз объяснил, зачем пришел. После этого мы минут десять пережевывали злосчастную вечеринку, но не выяснилось ничего, кроме того, что я знал и без них. И мне показалось, что они оба совершенно искренне удивились, когда я с невинным видом поинтересовался, как они относятся к попугаям. Ребята подтвердили все, что поведал незадолго до того Джозеф Борден. Я уже собирался уходить, как вдруг припомнил, что Энн упоминала картины Питера, и словно бы случайно обронил: «Моя любительская живопись».

Лицо Питера мигом просветлело.

— Ну так пошли скорее — я как раз закончил тут одну пустяковину! Глядишь, вам понравится!

Я не возражал против того, чтобы вернуться вместе с ним в студию, тем более что дорогу нам показывала Айла. Продолжая разглядывать ее, я ломал голову: все же есть ли на ней хоть что-то под кимоно или нет. Туго перетянутое в талии, оно восхитительно облегало крутой изгиб полных бедер, а божественная плоть под тонкой тканью женственно колыхалась при каждом шаге.

В центре комнаты на подрамнике было натянуто внушительных размеров полотно. Прямо перед ним стоял низенький диванчик, задрапированный тканью. Айла направилась к нему и, изящно изогнувшись, уселась на него, умудрившись сделать это так, что проклятое кимоно не сдвинулось ни на дюйм. Я подавил разочарованный вздох, с трудом отвел глаза в сторону и взглянул на холст.

На нем не было ничего. То есть ничего доступного моему пониманию. От дикой пестроты у меня заломило глаза. Я поморгал, чтобы привыкнуть к щедрой палитре художника, а затем снова взглянул на холст, но снова не увидел ничего, кроме каких-то кривых, загогулин, клякс и чего-то еще, чему и названия-то не подберешь. Я растерянно молчал, чувствуя себя идиотом.

Питер встревоженно заглянул мне в глаза:

— Ну как, нравится?

Я принялся яростно жевать нижнюю губу. Явно «модерновая» картина должна была называться «Гимн бессмыслице» либо «Издевательство над критикой». Увы, я не мог догадаться, каких слов от меня ждут.

— М-да… конечно… Что ни говорите… — проблеял я.

— Ну, ясное дело, тут еще предстоит поработать, чтобы смысл картины стал понятен обычному человеку. Это одна из моих последних работ. «Диана после охоты» — так я ее назвал. Честно говоря, даже не представляю, смог бы я добиться подобной экспрессии, если бы не великолепие моей модели! Только Айле дано внести в полотно столько огня, страсти, даже драматизма…

— Айле? — вдруг сорвалось у меня с языка. — Так это что — Айла?!